Евгений Клюев: Музыка на Титанике (сборник)

Возраст, привычки, пол —
нам безразлично, кто ты,
помнил бы только ноты,
только б играл и пел!
Встретимся наверху —
всяк сам себе хозяин.
По твоему стиху
там мы тебя узнаем.

Этому фанту пройти четырнадцать километров,
после чего повернуть направо и тут же налево:
на горизонте начнёт различаться нитка залива
и небосвод будет пепелен… нет, перламутров.

Издалека запахнет водорослями и планктоном,
и небольшими ракушками с роскошными завитками,
жизнь будет передвигаться со скоростью Мураками,
то есть стоять на месте… причём фиктивном.

Можно пройти ещё километров десять-пятнадцать
и не заметить при этом почти никаких изменений:
тот же залив и небо – разве водоросли чуть зеленее,
те же ракушки – разве чуть больше пятнистых.

Дальше идти ни к чему, ни направо и ни налево,
глупо оно – и понятно любому разумному фанту:
мы никогда даже не приближаемся – к делу ли, к факту
или хотя бы к заливу… мы так далеко от залива!

И никакому разумному фанту некуда, значит, деться:
во-о-он она, значит, граница… но на то она и граница,
чтоб нам в конце-то концов вдруг расплакаться и оглянуться,
всем вдруг расплакаться и оглянуться – как в детстве.

Этому фанту – повязку надеть на глаза.
Вот… и пускай он расскажет, как жизнь весела!
Жизнь весела, и по каждому плачет креза,
плачет креза и звонит в свои колокола.
Вот… и пускай этот фант, значит, так и живёт,
ясное дело, не всю свою жизнь напролёт —
только пока не закончена эта игра,
час-полтора.

Вот… и пускай он попляшет, пускай подурит,
пару напустит и пару сердец покорит,
в жмурки хоть с кем поиграет – хоть с Богом самим,
мы и сегодня не ведаем, что мы творим.
Вот… и пускай он попляшет на самом краю,
там, где боятся за участь смешную свою —
только пока не закончится эта игра,
час-полтора.

Вот… а потом пусть повязку его удалят,
пусть он очнётся – поймёт, что ему много лет
и что никак не пристало уже, старику,
в игры играть… пусть заварит себе кофейку,
сядет в сторонке и, выпустив, значит, пары,
вспомнит, что в жизни его, кроме этой игры,
не было, в общем, другого, и длилась игра —
час-полтора.

Этому фанту – кричать петухом:
пусть на метёлке поскачет верхом
и покричит петухом.
Всё это мало кого развлечёт,
только оно не берётся в расчёт,
тут ничего не берётся в расчёт —
тут у нас судно течёт.

Значит, кричи и кричи во весь дух,
некто петух или как бы петух,
трепетнейшая из птах!
Значит, кричи и скачи на метле:
так ведь ведут себя на корабле,
что никогда не пристанет к земле
и задохнётся в петле.

Мы назначаем тебя крикуном,
чтобы на маленьком судне дрянном
был у нас свой метроном —
был и отсчитывал, сколько кому
тут остаётся смотреть за корму,
вдаль – перед тем, как уже напряму —
ю погрузиться во тьму

Попетушись ещё, попетушись,
распетуши эту глупую жизнь,
глупую хлипкую жесть:
тут и осталось всего ничего,
да и оно, дорогой, кочево:
нечто, зажатое между двух о —
облако, нет ли… Бог весть.

Этому фанту идти целоваться на улицу —
с кем ни попало идти целоваться на улицу:
а попадётся ему дьяволица ли, горлица —
это неважно совсем, и пускай не печалится.
Да и какая нам, в сущности, разница, Господи,
с кем целоваться, раз мир исцелован уж весь, поди,
и поцелуи аж с неба спускаются гроздьями —
спелыми гроздьями, лишними гроздьями, праздными.

А в целовальнях – работа, там пляшут работники
в чанах глубоких, и чавкают чаны глубокие,
преобразуя в вино поцелуи и с бочками
переговариваясь золотыми словечками.
То-то начнётся веселье на рыночной площади —
только вином молодым по ковшам вы заплещете,
целовали, целовальщицы, целовалёнычи,
над бурдюками склоняться готовые до ночи!
Хватит уж, нечем платить… да о чём вы, жеманница,
даром берите – всем хватит, ещё и останется!
И веселится весь вечер счастливая улица:
вон поцелуй в пляс пустился, а вон – поцелуица.

Этому фанту – больше не плакать, будет с него.
Это не то чтоб чья-нибудь прихоть: просто пора
выплакать слёзы, выключить шлюзы и – на простор
некоей, значит, медленной фразы, в дальнюю даль.
Этому фанту больше не плакать – только пронзать
толщу пространства, свежую мякоть нового дня,
всё изменилось, как по приказу… только не знать,
чем ты закончишь новую фразу, чем и когда.