Евгений Клюев - Музыка на Титанике (сборник)

Отпустить летать по небу мысли,
провести сентябрь в пустынном кресле
и смотреть себе в окно перед собой —
где поют и шествуют гурьбой
слон малиновый и буйвол голубой,
медный лев и серебристый гризли,
пёс оранжевый и конь рябой…
Нету слов у Иоанна Богослова,
чтоб закончить этот ряд, идущий слева
и направо, – буйствует набат,
все куранты бьют, все всадники трубят,
время в страхе выгнуло хребет…
Жизнь сложилась, в общем-то, счастливо —
непонятно, отчего знобит:
словно не на всех тут наберётся
счастья, и пустыни, и багрянца,
словно тут не каждому дано
ткать и ткать своё сердечное панно,
на котором кротко запечатлено
праздничное шествие зверинца.

Это я не к тому, что, мол, если не я – тогда кто же:
кто-нибудь да найдётся всегда – дописать за меня,
за него, за неё и – за всех, ибо все мы похожи,
ибо все мы родня.
И не то чтобы мы из какого-то общего теста —
мы из общего текста на медленном том языке,
от которого не уклониться и не отвертеться
со свистулькой в руке.
Все мы родом из текста: семейство сплочённое злаков,
признающих один только температурный режим,
мы семейство сплочённое знаков, чей смысл одинаков
и умопостижим.

Но характер пера – это дело уже наживное,
это дело уже кружевное, характер пера…
тут сбиваться с пути, тут спиваться снегов белизною,
тут не спать до утра,
тут нести околесицу, не находить себе места,
ненадёжный узор из вчерашнего снега лепя,
и навеки покинуть язык, и покинуть семейство,
и покинуть себя,
и забыться в компании весельчака-снегопада —
замусоленных кружев свалявшихся полный кулак! —
и почти не заметить, как выпал из общего ряда
некий знак, и уже никогда не найти этот знак.

И ещё я вот что скажу… нет, не то скажу:
я всегда говорю не то – и на том стою:
на краю стою, и кривую строку свою
не себе сдаю, а какому-нибудь чижу.

Да и то сказать – важно ведь и не то сказать,
и кому ж тогда, как не мне? – никому тогда,
а без этого у нас чту вокруг – у нас тишь да гладь,
между тем как во облацех мгла и темна вода.

Кому истина – кому музыка, дорогой дружок,
кому новости – кому шалости: тут такой закон.
А что я чужак на земле своей – так и тут чужак,
лексикон – мой дом, и отечество – лексикон.

У тебя права, дорогой дружок, – у меня слова,
и поёт моё, и щебечет моё призвание:
что страна не та, что формат не тот, что строка крива,
да не выровнять по формату мне поле рваное.

Бог упаси, никого не сужу —
тихо-претихо на ветке сижу,
но, сидя на ней, никому не служу
и не буду служить никогда.
Стало быть, сидя на ветке в саду,
дую в пустую такую дуду,
совсем ничего не имея в виду —
ни я сам, ни тем паче дуда.

Дую в пустую такую дуду
да выдуваю одну ерунду,
но и ерунду не имею в виду,
как бы кто бы там ни утверждал,
что выдуватель воздушных шаров
вовсе не есть выпускатель паров —
он есть, так сказать, созидатель миров:
демиург, верховода, бахвал!

Всё это, знаете ли, до поры,
ибо однажды наскучат миры
и ты вдруг устанешь от этой муры —
и, празднуя выдох и вдох,
выдохнешь, сколько вдохнешь из дуды,
хватит на песенку – вот и лады,
только уж ничего не проси за труды:
Бог не платит, на то он и Бог.

Ну зачем тебе, скажи, эта песня?
Я уже давно забыл, как там было:
нету смысла помнить бал после бала —
открутилась уже эта томбола,
и свой номер я проспал, и погоня
завершилась без меня, и богиня
раздала уже подарки лукаво —
и налево раздала, и направо.
Мне, конечно, не стоялось ни слева
и ни справа – мне стоялось в сторонке:
вот меня и не крутило в воронке
полоумного томболы припева.
Что ж тут скажешь – я всегда не на месте
и ни с кем не совпадаю по масти,
да и лгут богини напропалую…
я не помню, как там было, целую.

Простите, я этого не говорил —
я пил себе чай да в окошко смотрел,
я пил себе чай да в окошко курил
и много чего говорил:
сентябрь, говорил, наступил, говорил,
прощай, говорил, хлорофилл, говорил,
сложение и вычитание крыл
и есть наша жизнь, говорил.
Но сам никуда улетать не хотел —
всё пил себе чай да в окошко смотрел
на то, как один малолетний пострел
себе арбалет мастерил.
А я, говорил, не пострел, говорил,
и сильно уже постарел, говорил,
и нет, говорил, моих сил, говорил,
и нет, говорил, моих стрел…
но что, говорил, обойдёмся без стрел,
и что, говорил, обойдёмся без крыл,
и что, говорил, был неправ тот пострел,
так этого – не говорил!