Евгений Клюев - Музыка на Титанике (сборник)

Я написал да забыл, то есть не написал —
нащебетал, накурлыкал, на… – как-у-вас-там:
я ведь слуга облаков, я ведь неба вассал,
я ведь слуга облаков из числа дураков.
Я ничего не храню – никогда не хранил:
что же хранить, не имея… а я не имел
тут ничего, кроме баночки чёрных чернил
за обшлагом рукава, где цветы и трава.
Я никого не люблю – никогда не любил,
ибо никем не владел, а владел – охладел,
только над тем и трясусь, как упрямый дебил,
что не имеет цены, – драгоценные сны.
Крутится плёнка – и сходит с ума кинозал:
вот и достаточно счастья в луче золотом.
А написал, так… подумаешь, кто ж не писал:
парочка свежих манжет да бродячий сюжет!

Ничего мне не надобно, рыбче,
ничего мне не надобно… – робче
всех на свете склоняю чело,
не заказывая – ничего.
Не заказывая, не завязывая,
ибо жизнь – одноразовая —
скоро-скоро сорвётся с крючка
и – пока!
Столько много мы тут надурили,
столько много нам тут надарили,
что последних трёх тактов кадрили
дожидаться уже невтерпёж,
и они от меня не зависят,
но висят в ослепительных высях —
там, где пламя чудак один высек
и куда я, простите, не вхож.
Не пеняя на практику визовую,
ничего, говорю, не заказываю:
ни валют, ни билета на скорый,
ни гонца – ни с наградой, ни с карой,
ни порядка в неровной строфе
и ни музыки в этом кафе…

С этим можно не делать совсем ничего —
это для красоты, это я Вам на счастье:
чтобы в Вашей судьбе мог случиться… случаться,
совершенно ненужный Вам праздник, – а всё ж!
На какой-нибудь улице Старых Надежд
или Прежних Обид, в три часа пополудни,
да прервутся вдруг Ваши кромешные будни,
да слетятся к Вам полусмешные слова —
из времен поклонения Вашим шагам,
поклонения шелесту Вашей одежды,
из безгрешного нашего с Вами однажды,
безутешного нашего с Вами тогда,
да поднимут Вас эти слова в небеса,
да закрутят-завертят Вас справа налево!
А что дальше – да вот… покрошите им хлеба
или что у Вас есть.
Или то, чего нет.

Это просто такой язык
позабытый
или просто такой возок,
понабитый
чем ни попадя, на глазок:
набивали спеша, в слезах,
говорили терпи, казак…
и работай!

И поехал себе возок
по дорогам,
за зигзагом чертил зигзаг —
и оврагам
раздавал своё барахло,
сокрушался, что всё прошло,
то сарматом считал себя,
то варягом.

А остался на самом дне
некий ящик,
полный глупостей – не вполне,
но звенящих:
они тенькают в глубине,
да уже не слышны и не
привлекают на стороне
даже нищих.

Если б жить по старинке —
пребывая в сторонке
от всего, что несётся вперёд… ах, несётся вперёд!
Да фортуны-тиранки
торопливые струнки
всё равно не успеть перебрать – хоть и вечность пройдёт.

Сколько лет этой строчке,
пролежавшей в горячке
столько зим, что теперь и не знаешь – жива, не жива?
Вроде дышит, и вроде
при хорошей погоде
различимы слова… только странные очень слова.

Так и помню: задумал
на скамейке за домом
(там одна золотая скамейка по небу плыла) —
на-ри-на, на-ри-на-на…
из какого тумана
эти старые песни и старые эти дела —

эти жалобы птичьи
на нездешнем наречьи
непонятной народности, всё растерявшей в дыму?
Где ж теперь та народность,
чья смешна инородность
и давно не нужна никому, не видна никому!

Небосвод говорит река: добрый день, река.
Говорит река: добрый день, – говорит река.
Над река есть облако тёплого молока.
А в река есть облако холодного молока.
Стая рыбы плещется в заросли тростника.
Стая птицы машет крылом сухого песка.
И толпа ребёнка сбегается издалека.
Хорошо возиться в глина у бережка.
Рыба с рыба трудно соединить.
Птица с птица трудно соединить.
У ребёнок есть такая длинная нить,
но ребёнок с ребёнок и нить не соединить.
Хорошо лепить из глина разная снедь.
Хорошо не уметь число, хорошо не знать
никакого сколько: сколько – такая нудь!
Впрочем, нет у пираха и самого слова нудь.

Горький кофе молодой травы
пьётся прямо с ветка в цвету.
Песня отпущенной тетивы
держит длинная стрела на лету.
Видишь, горечь не превращается в сласть —
кофе пьётся прямо с ветка в цвету.
И ничто не может ни созреть, ни упасть —
Песня держит стрела на лету.
Видишь, дерево не превращается в пень —
кофе пьётся прямо с ветка в цвету.
И беспечен путь из теперь в теперь —
песня держит стрела на лету.
Мелководное время просвечивает насквозь,
кофе пьётся прямо с ветка в цвету —
и внезапно возникает всеобщая связь,
песня держит стрела на лету.
И внезапно возникает общая родня
у одного и другого бережка,
и неслышная походка легконогого дня
начинают узнавать с полшажка.