Гийом Аполлинер: Мост Мирабо

Оставшиеся ему три года представляются сегодня какой-то лихорадочной агонией: война, в которую он ринулся с головой, стараясь отнюдь не показным патриотизмом «заслужить» столь желанное французское гражданство; не прекращающееся бурное сотрудничество с парижской прессой; стихи и проза, которые пишутся, кажется, без оглядки на бои; наконец, новые любови, столь же лихорадочные, как вся эта военно-литературная жизнь, — сначала к великосветской красавице Луизе де Колиньи-Шатийон (76 поэтических «Посланий к Лу», написанных с октября 1914 по сентябрь 1915 года, были опубликованы в 1947 году в книге «Тень моей любви»); затем к юной жительнице Алжира Мадлен Пажес (стихи и письма к ней появились в 1952 году в книге «Нежный, как память»); наконец, женитьба на рыжекудрой красавице Жаклин Кольб, с которой Аполлинеру удалось прожить всего полгода до его внезапной смерти от «испанки» 9 ноября 1918 года…

5 декабря 1914 года он был зачислен в 38-й артиллерийский полк, расквартированный на юге Франции, в Ниме, с апреля 1915 года почти год провел на передовой, был повышен в чине, получил долгожданное гражданство, а через неделю после этого, 17 марта 1916 года, был ранен в голову осколком снаряда.

Хроника этой жизни легла в основу его книги «Каллиграммы. Стихи мира и войны (1913–1916)», вышедшей в 1918 году. «Шесть разделов книги — шесть кругов прожитого и пережитого Аполлинером за годы после „Алкоголей“, а в своей совокупности автобиографический дневник-исповедь», — отмечал в 1985 году С. И. Великовский в предисловии к русскому изданию избранной лирики Аполлинера. И затем дал своеобразный «хронометраж» этого дневника, соответствующий разделам книги: «Волны» — канун войны, дерзкий поэтический эксперимент, прерванный военными действиями; «Знамена» — от объявления войны до отправки на фронт в апреле 1915 года; «Ящик на орудийном передке» — приобщение новобранца к боевым действиям (лето 1915 г.); «Зарницы перестрелки» — освоение ремесла бывалого солдата (осень 1915 г.); «Лунный блеск снарядов» — добровольный переход в пехоту в офицерском чине и удел окопного обывателя (зима 1915–1916 гг.); «Звездная голова» — канун ранения в голову, медленная поправка и включение заново в парижский круговорот.

Еще в 1914 году Аполлинер увлекся каллиграммами (идеограммами, как тогда говорили) и даже собирался издать книжку под названием «И я тоже живописец». Не случайно это был именно четырнадцатый год: как раз в этом году вышло из печати первое издание «Броска игральных костей» Стефана Малларме (при жизни Малларме эта поэма была опубликована только в журнале), в котором автор попытался — пожалуй, впервые в новейшей поэзии — совместить методом монтажа разные шрифты одного поэтического текста. Свой план Аполлинеру в какой-то мере удалось осуществить в «Каллиграммах», где под одной обложкой оказались и стихи, и идеограммы. Живописные пристрастия автора выражались не только в последовательной работе Аполлинера-критика, не только в его попытках привносить живопись в поэзию, но даже в самом его почерке, графически «передававшем» те или иные обстоятельства жизни: почти готика «Рейнских стихов» с прямыми высокими линиями букв «f», «l» и «t», округлые буквы «Бестиария» с аккуратно выписанными «s» и «x», и сглаженные, почти превращенные в одну линию, словно хоронящиеся снарядов военные строки, как, например, в последнем письме к Лу 18 января 1916 года, когда нет времени выписывать буквы, разве что долгим прочерком перечеркивать двойное «t» в слове «lettre» — «письмо»…

Вернувшись из госпиталя, Аполлинер лихорадочно окунулся в возрождавшуюся культурную жизнь: он по-прежнему сотрудничает со множеством журналов, готовит к изданию новые книги. Одна из них, над которой он начал работать еще в 1913 году и которая вышла в 1916-м, «Убиенный поэт», обозначила возвращение поэта к литературе после его долгого и мучительного выздоровления. «Фантазмы», как их называл сам Аполлинер, «Ересиарха и К°» стали еще более насыщенными в новых новеллах, в которых особое место заняли исторические сюжеты. В их разработке явственно сказалась эрудиция Аполлинера — мастера ассоциативных связей, из которых, собственно, в широком смысле и состоит культура.

В июне 1917 года в театре Рене Мобеля на Монмартре, как в давние добрые времена, вновь встретились многочисленные друзья поэта на премьере его пьесы «Груди Тиресия», а в ноябре в знаменитом театре «Старая Голубятня» он прочитал текст, который фактически стал его поэтическим завещанием, — «Новое сознание и поэты». «Поэзия и творчество тождественны, — говорил Аполлинер, — поэтом должно называть лишь того, кто изобретает, того, кто творит — поскольку вообще человек способен творить. Поэт — это тот, кто находит новые радости, пусть даже мучительные». Несколько ранее он почти о том же писал Мадлен Пажес: «Конечно, жизнь поэта — жизнь незаурядная, но меня судьба втягивала в такие переделки, которые, несмотря ни на что, мне по душе, — я умею радовать людей и сознаю это».