Мухаммед Физули - Лейли и Меджнун

Окончив повесть, снова начинали.

Но ей утеха не была нужна -

Всечасно ранила себя Луна.

И, горько плача от жестокой боли,

С подругами не забавлялась боле.

Им басма - украшение бровей,

Ее душа чернеет от скорбей.

Те родинкой себе украсят щеки -

Она оденет в синь [58] Синий цвет - цвет траура. свой стан высокий.

Узор шелков - мечта их суеты,

Ее влечет узор одной мечты.

От хны их руки были, словно розы,

Но кровью руки ей одели слезы.

Игла и шелк бедняжку не влекли,

Но по ресницам реки слез текли.

Они о золотой парче мечтали,

Для ожерелий жемчуга низали, -

Она низала, с завистью в крови,

На нить мечтаний жемчуга любви.

Она сильней Меджнуна помешалась,

Когда "Меджнун!" кричали, откликалась.

Когда же уходили все, в ночи

Она, усевшись около свечи,

Ей поверяла все свои печали,

Все тайны мук, что душу омрачали.

Закрывшая глаза, тоски полна,

В оковах ноги, голова черна [60] Здесь пламя свечи сравнивается с глазами. На свечу надет колпачок - ее глаза закрыты. Ее ноги в оковах - она прикована цепочкой. Черная голова - сгоревший фитиль. -

Давай-ка станем верными друзьями,

Поделимся сердечными скорбями.

Скажи, свеча, какого горя гнет

Тебя, как слабую тростинку, гнет?

Зачем ты с головы до ног пылаешь

И дымом сердца облик свой скрываешь?

Своей основы существо открой!

Тебе огонь стал жизненной водой!

Откуда влага глаз, души пыланье,

И где источник твоего страданья?

За что всю ночь ты мучиться должна,

И влагой и огнем окружена?

Ты, гаснущая утром, - как бывает.

Что влага твой огонь лишь раздувает?

Ты мной, сожженной, не пренебрегай

И горя моего не отвергай.

С тобой я схожа верностью неложной,

И все же я тебя верней, возможно.

Ты ночью лишь охвачена огнем,

А я горю и по ночам и днем.

Тебя, свеча, порывы ветра губят,

Моя душа порывы страсти любит.

Ты можешь, проливая слез ручьи,

Всем людям тайны раскрывать свои.

В любви ты не закалена сурово,

Все, что на сердце, высказать готова.

А я - твердыня пустоши скорбей -

Таю, как флейта, страсть в груди своей.

Нет, дружбы с первым встречным не вожу я

Под страхом казни тайны не скажу я.

Тебе поверить я б могла беду,

Но твердости в тебе я не найду.

Рассказы краткие бедны и плохи,

Иных - боюсь: тебя расплавят вздохи.

Я другу раз открыла свой недуг,

Но спутником моим не стал мой друг.

Он вынести не мог такой печали, -

Мои страданья в степь его умчали.

С тобой об этом речь не поведу:

И ты меня покинешь на беду".

Но со свечой что говорить напрасно?

Она не даст совета - это ясно.

И обратилась к мотыльку Лейли:

"Услышь печаль, пойми тоску Лейли!"

Гнезда любви крылатый обитатель,

И сладких вод любви ночной искатель!

Ты, верности любовной образец,

Влюбленный, ты - влюбленности венец

Полжизни дашь, чтоб увидать кумира,

За миг его любви отдашь два мира.

Прославленный за преданность свою,

В любви стремишься ты к небытию [61] То есть мотылек всегда стремится к огню - к своей же смерти. .

Давно известен ты во всей вселенной,

Пример любви ты самой совершенной.

Однако хоть страдалец ты, как я,

Едва ли столь могуча страсть твоя.

Ты - опьянен, в движенье неустанном,

Я скована томленьем постоянным.

Тебя хоть ночью друг спасет от мук,

А мне одна разлука только - друг.

Ты душу, как нисар, огню бросаешь,

Себя от муки этим ты спасаешь.

А я хочу душою горевать,

Сто душ имея, вечно тосковать.

Ты говоришь - душа тоской одета,

Но где же, покажи, тоски примета?

Взор полон ли горючею слезой?

Где вздох горячий, леденящий твой?

Где стойкость перед гнетом и страданьем,

Готовность к самым тяжким испытаньям?"

Да, в мотыльке нашла она изъян,

Бальзамом он не может быть для ран.

Осталось ожиданье и терпенье

И к облегченью мук своих стремленье.

До ночи, усыпляющей людей,

Был напоен слезами луг очей.

Когда же тьма окутывала зренье

И нисходил покой на все творенья,

Когда был друг и недруг усыплен

И только горемык не трогал сон, -

Тогда Лейли в пустыню выходила,

Рыданьем вдоволь душу отводила,

Бросала к небу вздох печальный свой