Пьер де Ронсар - О вечном. Избранная лирика

Два разных ремесла, подобные на вид,
Взрастают на горах прекрасных Пиерид.
И первое — для тех, кто числит, составляет,
Кто стопы мерные размеренно слагает.
Стихослагатели — так назовем мы их:
На место божества они возводят стих.
Их разум ледяной, чураясь вдохновенья,
Рождает бедное, бездушное творенье —
Несчастный выкидыш! Итак, закончен труд? —
И в новые стихи корицу завернут.

Быть может, их молва не вовсе сторонится,
Но безымянный рой в чужой тени теснится.
Их не хотят читать: ведь этот мертвый сон
Стрекалом огненным не тронул Аполлон.
Так вечный ученик, не выведав секрета
Волшебного стиха и верного портрета,
Чернила изведет и краски истощит,
А намалюет то, что нас не обольстит.

Но есть другие — те, чей разум вдохновенный
Охвачен пламенем Поэзии священной,
Кто не по имени, но истинно Поэт,
Кто чистым Божеством исполнен и согрет.
Немного их, Гревен, досель явилось миру —
Четыре или пять. Они Эллады лиру
Венчали с тайною, накинули покров
Узорных вымыслов на истину стихов —
Чтоб чернь жестокая, подруга заблуждений,
Не разгадала их заветных вдохновений,
Святого таинства: толпе оно темно
И ненавистно ей, когда обнажено.

Вот те, кто первыми начала Богознанья
И Астрологии, прозревшей мирозданье,
Тончайшим вымыслом и сказкой облекли
И от невежественных глаз уберегли.
Бог горячил их дух. Он гнал, не отпуская,
Каленым острием их сердце подстрекая.
Стопою на земле и духом в небесах,
Бессмысленной толпе внушая смех и страх,
По дебрям и лугам они одни блуждали,
Но ласки Нимф и Фей их тайно награждали.

Меж этих двух искусств мы третье углядим,
Что ближе к лучшему — и сочтено благим.
Его внушает Бог для славы человека
В глазах у простецов и суетного века.
Немало на земле высоких, звучных лир,
Чье красноречие весьма возносит мир.
Гекзаметром они украсили преданья,
Героев и Царей победы и деянья, —
Беллоне сумрачной достойно послужив
И новым мужеством бойцов вооружив.
Они людскую жизнь из недр ее привычных
На сцену вывели в двух обликах различных,
Изображая нам то скорбный рок Царей,
То пестрые дела посредственных людей.
О горестях Владык Трагедия расскажет,
Обыденную вещь Комедия покажет.

Предмет Комедии — повсюду и во всем,
Но для Трагедии мы мало что возьмем:
Афины, и Трезен, и Фивы, и Микены —
Вот славные места для благородной сцены.
Ты множишь этот ряд, избрав мятежный Рим —
Боюсь, о Франция, мы следуем за ним.

Здесь первым был Жодель: он приступил — и смело
На наш французский лад Трагедия запела.
Он тон переменил — и перед Королем
Комедия звучит на языке родном.
Так ярок слог его, разнообразны лица —
Менандр или Софокл нашли б чему учиться.
И следом ты, Гревен, мой друг Гревен, ты смог,
Едва переступив ребячества порог,
Свой двадцать третий год еще не начиная
И юношеский пух со щек не удаляя, —
Ты нас опередил! К трудам и седин а м
Не так пристрастен Феб, как это мнилось нам.

Когда свою стрелу Амур в тебя направил,
Стрелу чудесных глаз, — ты нам ее прославил:
В стихах бесчисленных, прекрасных, без конца
Ты убеждал, что страсть не ведает конца.
Но вот уж новое влечет тебя призванье:
Природу трав познать и тайны врачеванья.
Усердье пылкое, огонь ума двойной
Два дела Фебовых открыли пред тобой.
Единственный у нас, ты преуспел и в этом:
В тебе ученый Врач соединен с Поэтом.

Чтоб прах Белло укрыть, рукам
Над камнем нет нужды трудиться:
Себе построил он гробницу
Из Камней Драгоценных сам.

Коридон, без перебоя
Лей в бокал вино хмельное,
Чтоб забылся сном разлад,
Что во мне яриться рад,
Душу бедную терзая,
Словно кролика борзая.

Пусть разлад уйдет с порога —
Впредь ни горесть ни тревога
Не преступят мой порог.
Близок срок или далек,
Не желая долголетья,
Знаю: должен умереть я.

Скука — в книге слишком длинной.
Жалок тот, кого в руины
Старость превратить смогла.
Как почую, что прошла
Юность, вмиг хотел бы кануть
В вечность, чтоб с тоски не вянуть.

Потому без перебоя
Лей в бокал вино хмельное,
Чтоб забылся сном разлад,
Что во мне яриться рад,
Душу бедную терзая,
Словно кролика борзая.