Поль Валери - Собрание стихотворений

Знакомые не отыскать колени,

Вторая – вся в тоске о плене

Густых волос… И не могу я, сам не свой,

Сойтись – лицо к лицу – с опасной головой.

День долог… опершись о мой, твой лоб не сможет

Развеять мысли в нём, что так его тревожат.

Не можем заглянуть в глаза друг другу мы,

Не пью я из твоих манящей чёрной тьмы

И нет в моих ни слёз, ни светлого всполоха.

Как долог день… Мой ум – беспомощен. Мне плохо.

Объятье разомкнёшь… и смертью засквозит.

И мне родною став, она меня сразит.

И выбор за тобой… Решение простое:

Вот ты, вот смерть. И я застыл меж вами стоя,

И знаю я теперь уже наверняка:

Жизнь может оборвать любимая рука.

И в ней моя душа – как слабый лист дрожащий

На иве, что вчера, мы видели горящей

В потоке золотом закатного огня

И гаснущей во тьме с лучом последним дня.

22 мая 1945

Последнее стихотворение Поля Валери (†20 июля 1945)

В последней рукописной тетради Поля Валери, хранящейся в отделе французских документов Университета города Остин (штат Техас), есть одна, поистине необычайная, страница. Она датируется 22 апреля 1945 года.

Тремя неделями раньше, Жанна Ловитон (более известная под своим литературным псевдонимом Жан Вуалье) объявила Валери о разрыве. Это был день Пасхи, Великое Воскресенье – «Воскресение, обратившееся для меня Положением во Гроб». 22 апреля тоже выпало на воскресенье – их день . Он провел его в одиночестве. Чтобы развеяться (или чтобы ещё раз побыть с нею), он открывает конверт со стихотворениями «Короны» и перечитывает их.

Любовь ушла от него. Он вскоре умрёт. Мы это знаем. Он это чувствовал.

И в этом его последнем письме, письме, которое никогда не было отправлено и которое может быть озаглавлено «Прощание со стихами», две власти – любовь и поэзия – две химеры, от которых он, двадцатилетний, думал навсегда избавиться и которые теперь стали всей его жизнью, объединились [2] .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

«Вот уже пять часов как я здесь, наедине со слишком красноречивой тишиной. И все еще – воскресенье. Время тянется медленно, и его много. Я ощущаю сладость Вечности. Песчинку за песчинкой отсчитывает, падая, черный песок. Но надо отвлечься. Я открываю ящик стола, беру тяжелый конверт. Перелистываю страницы…

Polydore, front beau

De chevelure drue… [3]

Дальше…

Comment vivre sans vous, moments puissants et chers… [4]

К кому обращены эти стихи, для кого они? –

Tes yeux me sont au cœur des pierres enchâssées… [5]

А эти? –

Mon amour est de crainte et vit dans les alarmes… [6]

Ô TOI que je ne puis regarder au visage

Que mes yeux aussitôt ne se voilent de pleurs. [7]

или эти ? –

Amour sur toi veille sous quelque lampe,

Esprit qu’il est, à cette heure sans corps… [8]

Кажется, что это написано в 1560 году вслед Петрарке. Но и эти – ТАКIЕ ЖЕ [9] :

Je respire en esprit la plus tendre des chambres… [10]

(Увы! – нежная комната… комната брачных ночей. Ты верно рассчитала, эти стихи придется вернуть туда, откуда пришли, рогачу их не оценить.)

И это маленькое стихотворение, которое я нахожу таким изящным:

Ô ma statue à douce voix

Déesse à qui je prends les doigts

Et baisés, dis ce que je dois

Selon le cœur de mon langage… [11]

– оно просится в антологию.

Листаем дальше – сердце сжимается сильней и сильней:

Ô de tes mains saisi, fraîches comme des fleurs

Mon front ne songe plus de toute autre couronne… [12]

И еще :

… Cette adorable loi

Qui t’ayant faite belle, et moi, m’ayant fait moi,

Il fallait qu’en dépit du monde et des années

Fussent dans l’ombre en fleurs jointes nos destinées… [13]

Какая чушь этот «восхитительный закон» !

О, в этом что-то было:

Suprême Rose, Orgueil de mon hiver

Ô le plus beau malheur de mon histoire… [14]

Или

Fleur de mon Soir et miel de mon dernier breuvage… [15]

И начинает действовать другой яд: мне больно смотреть на эти стихи. Все же есть в этой груде что-то стоящее – о, бедная, бедная груда -мои заветные часы, часы песен, часы молитв....

Досадно. Могла бы выйти книга, какой еще не бывало в нашей поэзии. Я никогда не слышал вот этой, особенной ноты:

Ferme les yeux… Voici ma voix… Voici la palme

De ma légère main… Je te viens effleurer… [16]

И этой – пронзающей :

Tremble, tombe légère, un souffle t’aime, SAULE… [17]

Ива – мертва. Она – догадалась. Она не захотела заглядывать в окно, чтобы увидеть все остальное…

Бедная Ива, бедный трепет нежности и поэзии, который мы разделили с ней! Стемнело. И стихи, мои бедные стихи, которым я отдал все мастерство, всю душу – вы обречены. Вы выставляете меня на посмешище: этих слов я не могу произнести, пусть исчезнут бесследно и гордость моя, и нежность.

Не напечатают вас с суеверной точностью, не выйдет маленький томик – а я почти уже видел его. А ей… – не бывать ей моим издателем.