Евгений Евтушенко - Катер связи

про надобность...»

Что поделать —

важный чин!

Сел мужик,

попятясь.

Воздух был не без причин

многоароматист.

И пускали табаки

в этот воздух трудный

звероловы,

рыбаки,

да и я,

приблудный.

Но к восьми

из темной чащи

прозвучал руководяще

приближавшийся клаксон.

Стало ясно —

это он.

53

И явился, брови хмуря,

сам —

всех прочих во главе.

Габардин по всей фигуре

и велюр —

на голове.

Двое,

с ним прибывших,

юрко

путь ему прокладывали,

а сквозь дыры в штукатурке

ангелы подглядывали.

Шел,

кивая наобумно

(вроде даже подобрел),

а завидевши трибуну,

совершенно пободрел.

Встал в нее —

грудя навынос!

об нее располовинясь,

и на край —

крутой кулак.

Стало ясно —

да, крупняк.

И пошел он вдруг метаться,

всех куда-то звать пытаться.

И минут через пятнадцать

после всех его атак

стало ясно — да, мастак.

Он гремел на самовзводе

о пушнине,

рыбе,

меде,

54

ржи,

пшенице,

огороде.

Брал собранье в оборот:

«Надо думать о народе!»,

позабыв, что здесь —

народ.

А щербатый рыбачишка,

доставая табачишко

под словесный этот вихрь,

пробурчал мне:

«Знаем их!

Понимает он в пшенице,

как полено — в пояснице,

в рыбе —

разве как в закуске,

и в гусях —

как брать за гузки,

в огороде —

как в народе,

ну, а в нем —

как в огороде!

А потом небось банкетик,

рыбки свеженькой пакетик,

шкурки беличьи жене...

В общем будет все — вполне.

Что слова? — туман и сумрак

для затмения людей...»

Самокрутку в зубы сунул

и как сплюнул:

«Прохиндей...»

Ночь уже была,

когда

55

вышли мы из клуба.

Сквозь густой туман стада

чуть мычали с луга.

Было тихо.

Было чисто.

Много звезд,

ветвей,

теней...

Но спросил я рыбачишку:

«Что такое

прохиндей?»

А щербатый рыбачишка

вновь полез по табачишко:

«Неужели не слыхал?

Аль не сеял, не пахал?

Кто кричит нам про идеи,

про народ,

а сам на деле

враг трудящихся людей —

это значит прохиндей.

Прохиндеи эти, брат,

для народа не творят

и не действуют,

а затменно говорят —

прохиндействуют...»

Над рекой Двина,

в леске

я бродил всю ночь в тоске.

Непонятно было многое

и понятней, чем в Москве.

Я набрел на сельсовет.

Там собрался местный «свет».

В честь большого прохиндея

56

прохиндейский шел банкет.

В окна слышалась перцовка,

поросенок, соус, хрен...

В «газик» плюхнулась персона,

и создался сразу крен.

Следом нес какой-то шкетик

рыбки свеженькой пакетик,

шкурки беличьи

В общем было все — вполне.

И умчалось шпарить речи,

проводить с народом встречи

и мурыжить всех людей

существо нечеловечье,

в просторечьи —

«прохиндей».

57

БАЛЛАДА О НЕРПАХ

Нерпа-папа спит, как люмпен.

Нерпа-мама сына любит

и в зубах, как леденец,

тащит рыбину в сторонку

кареглазому нерпенку

по прозванью «зеленец».

Нерпы, нерпы, вы, как дети.

Вам бы жить и жить на свете,

но давно в торговой смете

запланированы вы;

и не знают нерпы-мамы,

что летят радиограммы

к нам на шхуну из Москвы.

Где-то в городе Бостоне

на пушном аукционе

рассиявшийся делец

сыплет чеками радушно,

восклицает: «Мир и дружба!

Мир и рашен «зеленец»!»

58

Чтоб какая-то там дама —

сплошь одно ребро Адама —

в мех закутала мослы,

кто-то с важностью на морде

нам вбивает вновь по Морзе

указания в мозги.

Нерпы, нерпы, мы вас любим,

но дубинами вас лупим,

ибо требует страна.

По глазам вас хлещем люто,

потому что вы — валюта,

а валюта нам нужна.

Нерпы плачут, нерпы плачут

и детей под брюхо прячут,

но жалеть нам их нельзя.

Вновь дубинами мы свищем.

Прилипают к сапожищам

нерп кричащие глаза.

Ну, а нерпы плачут, плачут...

Если б мир переиначить

(да, видать, не суждено),

мы бы, нерпы, вас любили,

мы бы, нерпы, вас не били —

мы бы водку с вами пили

да играли в домино.

Все законно! План — на двести!

Нами все довольны в тресте!

Что хандришь, как семга в тесте?

Кто с деньгами — не хандрит.

59

Можешь ты купить с получки

телевизор самый лучший —

пусть футбол тебя взбодрит

в дальнем городе Мадрид.

Но с какой-то горькой мукой

на жену свою под мухой

замахнешься ты, грозя,

и сдадут внезапно нервы...