Валериан Курамжин - Дорога домой (сборник)

– Ты, я вижу с бодуна, совсем плохо тебе, давай-ка поправим здоровье, а то не ровен час – мотор откажет, вон как тебя колбасит…

Сивачёв покорно ухватил стакан с портвейном и, еле сдерживая дрожь в руках, судорожно выпил. Потом продышался, закурил, и уставился в открытое окно. Солнце уже взошло, щебетали птички, лёгкий, свежий утренний ветерок шевелил кроны деревьев. День обещал быть жарким.

– Ну, давай знакомиться, меня Толиком зовут, – представился мужичок, разливая остатки портвейна.

– Николай, – ответил Сивачёв, – можно просто Коля.

– Тогда давай за знакомство выпьем, – предложил Толик, – выручили мы друг друга сегодня. Ты меня – куревом, а я тебя – портвешком, можно сказать, от смерти спас, – Толик захихикал, – мы ж теперь кореша с тобой! Хорошо как день начался!

Они чокнулись и выпили, не закусывая. Портвейн сделал своё дело – Сивачёву полегчало, дышал он теперь ровно, тошнота отступила, а лёгкое головокружение только улучшило его настроение. Жизнь налаживалась, июньское утро было прекрасным, новый его кореш Толик казался просто чудесным человеком, а пение птиц за окном настраивало на лирический лад. То, что произошло вчера, ему вспоминать не хотелось, возвращаться домой и оправдываться перед женой тоже, хотелось просто жить, ни о чем не думая, и наслаждаться именно такой жизнью.

– В отпуске я, Толик, с сегодняшнего дня в отпуске, с довольной улыбкой пробормотал он, – вчера вот с бригадой отметил, а сегодня с тобой гулять будем, если ты не против. А, Толик?

Тот выпучил глаза, потом нахмурился, потом довольно, словно кот, заурчал и пулей выскочил из кухни:

– Я сейчас.

Вернулся он буквально через пару минут с картонной коробкой в руках. – Во, блин, Люська – зараза спрятала, еле нашёл, – прошептал он, заговорщически, вынимая из коробки какие то аптечные пузырьки. – Не-е, от меня не спрячешь, я – что тот пёс, всё равно найду! Это же просто бальзам, амброзия, живая вода, вернее огненная, – причитал Толик, откупоривая кухонным ножом пузырёк за пузырьком и переливая их содержимое в стаканы из-под портвейна. – Настойка боярышника, – мурлыкал Толик, – лучше всякого коньяка, деликатес, а главное – организму большая польза от него! Только крепкая зараза, закусывать надо, яйца сырые будешь? Всё равно больше нет ни хрена, а это утром лучше всего силы восстанавливает, да и вообще… – Он достал из старенького холодильника четыре яйца и аккуратно положил на стол. – Ну, совсем, как дворяне, понимаешь, утром, в своём имении наливочкой балуются, и яйцами из-под курочки запивают. Давай, Колян, за твой отпуск теперь выпьем, отпуск – это святое, это надо долго отмечать, с умом, тут я тебе первый помощник буду, корешок ты мой любезный.

Они снова чокнулись и выпили. Сивачёва передёрнуло, когда крепкий спиртовой настой прокатился по горлу и упал в желудок. Внутри всё обожгло, но сырые яйца сделали своё дело и желудок успокоился. Сивачёва разморило, навалилась сонливость, глаза закрылись сами собой и он задремал, привалившись к стене. Так и проспал какое-то время, а когда проснулся, то увидел, что в кухне прибрано, пустые бутылки уложены в две громадные сумки, а Толик, уже умытый и чисто выбритый, стоит у открытого окна и курит. Он посмотрел на часы – половина одиннадцатого.

– Давай, Колян, умывайся и приводи себя в порядок, я тебе в ванной уже всё приготовил. Да и пора нам, труба, как говорится, зовёт! Вот сейчас тару сдадим, глядишь и на завтрак, да и на опохмел будет.

Толик суетился, подталкивая его в ванную, показывая полотенце, зубную щетку, электробритву. Пока Сивачёв находился в ванной, Толик сновал по квартире в радостном предвкушении похода в магазин, новых приключений и, может быть, новых знакомств. И, когда они уже выходили из квартиры, он в который раз повторил, но уже громко, уже почти в полный голос:

– Ну, Люська, ну зараза, повезло – то нам как, что на дежурстве ты нынче, что дома тебя нет, а то ведь не было бы мне счастья такого кореша встретить!

Так они и загуляли. Заначки, что спрятал Сивачёв в свой последний перед отпуском рабочий день под стелькой в ботинке, хватило почти на два дня и две ночи. Затем деньги у Николая закончились, а у Толика их и не водилось. Зараза-Люська не только не дала им ни копейки, но и выгнала Толика из дома, причём без «права возврата и переписки», как выразилась она, вышвыривая из окна старую, потёртую и полупустую сумку Толика.

На третий день Сивачёв, перемещаясь с Толиком от магазина к магазину в надежде встретить кого-нибудь из знакомых и стрельнуть на выпивку, с удивлением обнаружил, что стоит напротив своего дома. Сивачёв пошарил в карманах и нашёл ключи. Была середина дня, двор пуст, никого из знакомых или соседей он не увидел. Он ещё раз взглянул на часы – половина третьего, жены, по его разумению, дома быть не должно, а дочка Леночка уже вторую неделю отдыхала в пионерлагере. Они с Толиком вошли в подъезд и поднялись на второй этаж, встали у дверей его квартиры, прислушались. Долго стояли, словно боясь чего, словно они воры, словно квартира эта чужая. Потом Сивачёв открыл дверь, вернее, повернул дважды ключ в замке, а дверь всё не открывал, боялся. Наконец они вошли в квартиру.