Илья Эренбург - Избранное

Погрусти со мною!
Помечтаем вместе,
С высоты небесной
К нам доходят вести
Мира и прощенья.
Это миг чудесный!

Это миг забвенья!

Тень деревьев, склоненных над ручьем неживым,
Умирает, как призрак, как дым,
А в кустах, наклонившись над зеркалом вод,
Соловей, засыпая, поет.

Расскажи мне, прохожий, этот вечер, скорбя,
Заставляет скорбеть и тебя;
И как жалобно плачут средь ночной тишины
И твои безнадежные сны?

Рука печальная ласкает пианино,
И звуки льются медленной волной
И в пахнущей ее духами маленькой гостиной
Летают тихо надо мной.

Какой напев знакомый, но забытый
Так ласково баюкает меня?
Окно в уснувший сад полуоткрыто.
И звуки тихо, плача и звеня,
Как будто умирают на закате дня…

Сердце тихо плачет,
Точно дождик мелкий,
Что же это значит,
Если сердце плачет?

Падая на крыши,
Плачет мелкий дождик,
Плачет тише, тише,
Падая на крыши.

И, дождю внимая,
Сердце тихо плачет.
Отчего — не зная,
Лишь дождю внимая.

И ни зла, ни боли!
Всё же плачет сердце,
Плачет оттого ли,
Что ни зла, ни боли?

Бедные добрые помыслы, снова я вижу вас, снова,
Крепкая вера и грусть о растраченной силе былого,
Разум суровый с печальной и нежно-покорной душой,
Строгая бдительность эта и сердцу внушенный покой.
Все вы! Покуда идете вы медленно, робко и вяло,
Шли бы вы бодро, но теплая ночь ваши очи застлала.
Все вы идете за самой неловкой, и светом луны,
Белым и сладостным светом, вы, бедные, все смущены.
Все вы как овцы, что только что вышли из хлева на
волю:
Тихо одна за другой, опустив свои головы, в поле
Жмутся они и ступают, пугливо взирая кругом,
Тихо проходят, не зная куда, за своим вожаком.
Он остановится — все они тотчас, не зная причины,
Кротко застынут, сложив свои морды друг другу
на спины.
Бедные овцы, ваш пастырь не я, я не вижу пути,
Это Иной и Достойный — Он знает, куда вас вести.
Он вас держал взаперти, но настанет минута, и стадо
Выпустит Он, и своею рукой поведет куда надо.
Овцы, идите за Ним, и под блеянье ваших сердец
Буду я псом пастуха моих бедных и добрых овец.

Зимой уедем мы в вагоне розовом и скромном
Среди подушек голубых,
Нам будет хорошо, и в каждом уголке укромном
Гнездо для наших ласк шальных.

Ты глаз закроешь, чтоб не видеть в этот час
вечерний
За окнами больших теней,
Чудовищных кривляний их и всей противной черни,
Больших и маленьких чертей.

Ты станешь, может быть, еще смущенней и краснее,
Когда, твою щеку ужалив, побежит по шее
Мой поцелуй, как паучок.

Ты скажешь: «Поищи его», — склонив свою головку,
И мы начнем искать того, кто так умно и ловко
Ужалил лучшую из щек.

Когда ребенок, полный красной муки,
Оплакивает сказок белый дым,
Две старшие сестры, закинув руки,
К кровати маленькой идут за ним.

Ведут к окну, раскрытому широко,
Где листья моет вечер голубой,
И с нежностью, особенно жестокой,
Скользят в кудрях, обрызганных росой.

Он слушает, как сестры дышат ровно,
В дыханье их сокрыт цветочный мед.
И иногда одна из них любовно
Его тем ароматом обдает.

И в тишине трепещут их ресницы,
Исходит свист из их прилежных уст.
Когда ж их взор добычей насладится,
Под острыми ногтями слышен хруст.

Он чувствует вино сладчайшей лени,
Под ласками сестер не плачет он,
Обвеян негой медленных движений
И словно погружаясь в тихий сон.

В марте (знак Овена) начинают сеять
Каротель, капусту и пахучий клевер.
Боронить кончают и в садах навозом
Удобряют землю, подстригают лозы.
Для животных зимний корм окончен, в селах
Матери прилежно лижут пухлых телок.
День на час и пятьдесят минут длиннее,
И, когда по вечерам едва темнеет,
Козьи пастухи, отставши на опушке,
Надувая щеки, что-то трубят в дудки,
И овчарка, стадо коз оберегая,
Машет поднятым хвостом и громко лает.