Тарас Шевченко - Кобзарь

Петухов еще не слышно,

собаки замолкли,

заунывно в отдаленье

завывают волки.

Хоть бы что! Идет Ярема,

спешит не в Ольшану,

не к своей зазнобе милой,—

на ляхов поганых,

на Черкассы. Скоро третьих

петухов заслышит...

Ну, а там... глядит Ярема,

волны Днепр колышет...

«Ой, Днепр мой могучий, стремяся к низовью,

от крови казацкой бывал ты багрян,

и море ты красил казацкою кровью,

да сам еще не был от крови той пьян.

А нынче упьешься. Кромешное пламя

над всей Украиной в ночи заревет,

и хлынет ручьями, волнами, реками

кровь шляхты поганой; казак оживет.

Гетманы воскреснут в жупанах старинных,

вольной песней станут грозные слов»:

«Врагов мы прогнали!»

И над Украиной,

о, Боже великий, блеснет булава!»

Так думал Ярема в одежде убогой,

с ножом освященным идя на врагов.

А Днепр — он подслушал — могучий, широкий,

поднял волны-горы, и у берегов

грозно волны завывают,

лозы нагибают.

Гром грохочет, а молнии

тучи рассекают.

Напрямик идет Ярема,

головы не прячет.

Одна дума улыбнется,

Другая заплачет...

«Там Оксана, там весело

и в худой одеже,

А тут, а тут — сам не знаю —

пропаду, быть может!»

Вдруг — недальний из-за леса

Петух: кукареку!!!

«А! Черкассы! Боже правый,

не убавь мне веку!»

Зазвонили по Украине

со всех колоколен,

загуляли гайдамаки

да на вольной воле.

«Смерть шляхетству! Погуляем,

тучи разогреем!»

Запылала Смелянщина

и Корсунь за нею.

А Медведевка давно уж

небо подпекает.

Горит Смела; Смелянщина

кровью подплывает.

Полыхают разом Канев,

Чигирин, Черкассы.

Черный шлях окутан дымом,

и кровь полилася

до Волыни. На Полесье

Гонта пир справляет.

Зализняк же в Смелянщине

саблю закаляет

да в Черкассах, где Ярема

поспевает рядом.

«Добре, хлопцы, режьте ляхов,

никому пощады!»

Зализняк своих казаков

в дыму окликает.

Ад кромешный, а по аду

казаки гуляют.

А Ярема губит ляхов

с Максимом бок о бок.

Так и косит! «Добре, хлопец,

тряси их хвороба!

Валяй, хлопец! В раю будешь,

а то есаулом.

Нуте, детки!» Переполнен

город криком, гулом.

В лавках, в каменных палатах

души не осталось.

«Подсчитаю! Добро, хлопцы,

отдохните малость».

Город трупами завален,

улицы, базары,

черной кровью подплывают.

«Мало ляхам кары!...»

Недорезанных кончали:

не встанут, собаки!

Собралися, запрудили

площадь гайдамаки.

Зализняк зовет Ярему,

тот идет, смущаясь.

Батько снова: «Поди, хлопец,

не бойсь, не кусаюсь».

«Не боюсь». Снимает шапку

перед атаманом.

«Кто ты будешь и откуда?»

«Я-то? Из Ольшаны».

«Это где конфедераты

ктитора убили?»

«Где? Какого?..»

«Там, в Ольшане.

И дочь захватили,

дочь, дивчину, может, знаешь?»

«Дочку?! Из Ольшаны?»

«Да, у ктитора. Не помнишь?»

«Оксана! Оксана!» —

только вымолвил Ярема,

как сноп повалился.

«Эге!.. Вон что! Жалко хлопца,

славно хлопец бился!»

Отдышался. «Батько, брат мой!

Что я не сторукий?

Дайте нож мне, дайте силу,

муки ляхам, муки!

Да такой, чтоб под землею

пекло занемело!»

«Добро, сынок. Ножей хватит

на святое дело.

Гайда с нами до Лысянки,

там ножи наточим».

«Иду, батько, иду, милый,

веди куда хочешь.

Хоть за море, на край света

пойду с атаманом.

Палача, злодея-ляха,

под землей достану

с того света... Только, батько,

найду ли Оксану?..»

«Там увидим... Как зовут-то?»

«Яремою звали».

«Так. А прозвище какое?»

«Прозвища не дали».

«Что, безродный? Ну, да ладно.

Запиши, Микола,

хлопца в список. Пускай будет...

Пускай будет... Голый.

Пиши Голым...»

«Не годится».

«Ну, пиши... Бедою».

«Тоже худо».

«Тьфу ты, черт вас!

Пиши Галайдою»

Записали. «Ну, Галайда,

с нами в путь-дорогу.

Найдешь долю, а быть может...

Нуте, хлопцы, трогай!»

Конь нашелся для Яремы —

дали из обоза.

Рад бедняга; улыбнулся

да и снова в слезы.

Выехали за ворота —

в зареве Черкассы.

«В сборе, детки?»

«В сборе, батько!»

«Гайда!»

Понеслася

правым берегом днепровским

казачья ватага.

И кобзарь за нею следом, —

где трюшком; где шагом, —

поспевает на лошадке,

песню запевает:

«Гайдамаки, гайдамаки! Зализняк гуляет!...»

Едут, едут... а Черкассы

позади пылают.

Ну, и ладно! И не смотрят,