Борис Слуцкий - Стихи (3)

А я всю жизнь возил его портрет, в землянке вешал и в палатке вешал, смотрел, смотрел, не уставал смотреть. И с каждым годом мне все реже, реже обидною казалась нелюбовь. И ныне настроенья мне не губит тот явный факт, что испокон веков таких, как я,

хозяева не любят. Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.

* * * Я судил людей и знаю точно, что судить людей совсем

несложно только погодя бывает тошно, если вспомнишь как-нибудь

оплошно. Кто они, мои четыре пуда мяса, чтоб судить чужое мясо? Больше никого судить не буду. Хорошо быть не вождем, а массой.

Хорошо быть педагогом школьным, иль сидельцем в книжном магазине, иль судьей... Каким судьей?

футбольным: быть на матчах пристальным

разиней.

Если сны приснятся этим судьям, то они во сне кричать не станут. Ну, а мы? Мы закричим, мы будем вспоминать былое неустанно.

Опыт мой особенный и скверный как забыть его себя заставить? Этот стих - ошибочный, неверный. Я неправ. Пускай меня поправят. Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.

* * * Всем лозунгам я верил до конца И молчаливо следовал за ними, Как шли в огонь во Сына, во Отца, Во голубя Святого Духа имя.

И если в прах рассыпалась скала, И бездна разверзается, немая, И ежели ошибочка была Вину и на себя я принимаю. Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.

ПРО ЕВРЕЕВ Евреи хлеба не сеют, Евреи в лавках торгуют, Евреи раньше лысеют, Евреи больше воруют.

Евреи - люди лихие, Они солдаты плохие: Иван воюет в окопе, Абрам торгует в рабкопе.

Я все это слышал с детства, Скоро совсем постарею, Но все никуда не деться От крика: "Евреи, евреи!"

Не торговавши ни разу, Не воровавши ни разу, Ношу в себе, как заразу, Проклятую эту расу.

Пуля меня миновала, Чтоб говорили нелживо: "Евреев не убивало! Все воротились живы!" Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.

НЕМКА Ложка, кружка и одеяло. Только это в открытке стояло.

- Не хочу. На вокзал не пойду с одеялом, ложкой и кружкой. Эти вещи вещают беду и грозят большой заварушкой.

Наведу им тень на плетень. Не пойду.- Так сказала в тот день в октябре сорок первого года дочь какого-то шваба иль гота,

в просторечии немка; она подлежала тогда выселенью. Все немецкое населенье выселялось. Что делать, война. Поначалу все же собрав одеяло, ложку и кружку, оросив слезами подушку, все возможности перебрав: - Не пойду! (с немецким упрямством) Пусть меня волокут тягачом! Никуда! Никогда! Нипочем!

Между тем надежно упрятан в клубы дыма

Казанский вокзал, как насос, высасывал лишних из Москвы и окраин ближних, потому что кто-то сказал, потому что кто-то велел. Это все исполнялось прытко. И у каждого немца белел желтоватый квадрат открытки.

А в открытке три слова стояло: ложка, кружка и одеяло.

Но, застлав одеялом кровать, ложку с кружкой упрятав в буфете, порешила не открывать никому ни за что на свете немка, смелая баба была.

Что ж вы думаете? Не открыла, не ходила, не говорила, не шумела, свету не жгла, не храпела, печь не топила. Люди думали - умерла.

- В этом городе я родилась, в этом городе я и подохну: стихну, онемею, оглохну, не найдет меня местная власть.

Как с подножки, спрыгнув с судьбы, зиму всю перезимова 1000 ла, летом собирала грибы, барахло на "толчке" продавала и углы в квартире сдавала. Между прочим, и мне.

Дабы в этой были не усомнились, за портретом мужским хранились документы. Меж них желтел той открытки прямоугольник.

Я его в руках повертел: об угонах и о погонях ничего. Три слова стояло: ложка, кружка и одеяло. Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.

БЕСПЛАТНАЯ СНЕЖНАЯ БАБА Я заслужил признательность Италии. Ее народа и ее истории, Ее литературы с языком. Я снегу дал. Бесплатно. Целый ком.

Вагон перевозил военнопленных, Плененных на Дону и на Донце, Некормленых, непоеных военных, Мечтающих о скоростном конце.

Гуманность по закону, по конвенции Не применялась в этой интервенции Ни с той, ни даже с этой стороны, Она была не для большой войны. Нет, применялась. Сволочь и подлец, Начальник эшелона, гад ползучий, Давал за пару золотых колец Ведро воды теплушке невезучей.

А я был в форме, я в погонах был И сохранил, по-видимому, тот пыл, Что образован чтением Толстого И Чехова и вовсе не остыл, А я был с фронта и заехал в тыл И в качестве решения простого В теплушку бабу снежную вкатил.