Борис Слуцкий: Стихи (3)

КЁЛЬНСКАЯ ЯМА Нас было семьдесят тысяч пленных В большом овраге с крутыми краями. Лежим

безмолвно и дерзновенно, Мрем с голодухи

в Кёльнской яме.

Над краем оврага утоптана площадь До самого края спускается криво. Раз в день

на площадь

выводят лошадь, Живую

сталкивают с обрыва.

Пока она свергается в яму, Пока ее делим на доли

неравно, Пока по конине молотим зубами,О бюргеры Кёльна,

да будет вам срамно! О граждане Кёльна, как же так? Вы, трезвые, честные, где же вы были, Когда, зеленее, чем медный пятак, Мы в Кёльнской яме

с голоду выли? Собрав свои последние силы, Мы выскребли надпись на стенке отвесной, Короткую надпи 1000 сь над нашей могилой Письмо

солдату Страны Советской.

"Товарищ боец, остановись над нами, Над нами, над нами, над белыми костями. Нас было семьдесят тысяч пленных, Мы пали за родину в Кёльнской яме!"

Когда в подлецы вербовать нас хотели, Когда нам о хлебе кричали с оврага, Когда патефоны о женщинах пели, Партийцы шептали: "Ни шагу, ни шагу... "

Читайте надпись над нашей могилой! Да будем достойны посмертной славы! А если кто больше терпеть не в силах, Партком разрешает самоубийство слабым.

О вы, кто наши души живые Хотели купить за похлебку с кашей, Смотрите, как, мясо с ладони выев, Кончают жизнь товарищи наши!

Землю роем,

скребем ногтями, Стоном стонем

в Кёльнской яме, Но все остается - как было, как было!Каша с вами, а души с нами. Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.

ГОСПИТАЛЬ Еще скребут по сердцу "мессера", еще

вот здесь

безумствуют стрелки, еще в ушах работает "ура", русское "ура-рарара-рарара!"на двадцать

слогов

строки. Здесь

ставший клубом

бывший сельский храм, лежим

под диаграммами труда, но прелым богом пахнет по углам попа бы деревенского сюда! Крепка анафема, хоть вера не тверда. Попишку бы лядащего сюда!

Какие фрески светятся в углу! Здесь рай поет!

Здесь

ад

ревмя

ревет!

На глиняном нетопленом полу лежит диавол,

раненный в живот. Под фресками в нетопленом углу Лежит подбитый унтер на полу.

Напротив,

на приземистом топчане, кончается молоденький комбат. На гимнастерке ордена горят. Он. Нарушает. Молчанье. Кричит!

(Шепотом - как мертвые кричат. ) Он требует как офицер, как русский, как человек, чтоб в этот крайний час зеленый,

рыжий,

ржавый

унтер прусский не помирал меж нас! Он гладит, гладит, гладит ордена, оглаживает,

гладит гимнастерку и плачет,

плачет,

плачет

горько, что эта просьба не соблюдена.

А в двух шагах, в нетопленом углу, лежит подбитый унтер на полу. И санитар его, покорного, уносит прочь, в какой-то дальний зал, чтобы он

своею смертью черной нашей светлой смерти

не смущал. И снова ниспадает тишина. И новобранца

наставляют

воины: - Так вот оно,

какая

здесь

война! Тебе, видать,

не нравится

она попробуй

перевоевать

по-своему! Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.

ПРОЗАИКИ

Исааку Бабелю, Артему Веселому,

Ивану Катаеву, Александру Лебеденко

Когда русская проза пошла в лагеря: в лесорубы,

а кто половчей - в лекаря. в землекопы,

а кто потолковей - в шоферы, в парикмахеры или актеры,вы немедля забыли свое ремесло. Прозой разве утешишься в горе! Словно утлые щепки, вас влекло и несло, вас качало поэзии море.

По утрам, до поверки, смирны и тихи, вы на нарах писали стихи. От бескормиц, как палки тощи и сухи, вы на марше слагали стихи. Из любой чепухи вы лепили стихи.

Весь барак, как дурак, бормотал, подбирал рифму к рифме и строку к строке. То начальство стихом до костей пробирал, то стремился излиться в тоске.

Ямб рождался из мерного боя лопат. Словно уголь, он в шахтах копался. Точно так же на фронте, из шага солдат, он рождался

и в строфы слагался.

А хорей вам за пайку заказывал вор, чтобы песня была потягучей, чтобы длинной была, как ночной разговор, как Печора и Лена - текучей. Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.

ХОЗЯИН А мой хозяин не любил меня. Не знал меня, не слышал и не видел, но все-таки боялся как огня и сумрачно, угрюмо нена 1000 видел.

Когда пред ним я голову склонял ему казалось, я улыбку прячу. Когда меня он плакать заставлял ему казалось, я притворно плачу.

А я всю жизнь работал на него, ложился поздно, поднимался рано, любил его и за него был ранен. Но мне не помогало ничего.