Любовь Столица - Голос Незримого. Том 2

А мало это?
Ее он звал? Иль вам был тот букет?

Ой, можно ли!..

Так и молчите, помня:
Не пойманный – не вор! Придет пора —
Ее накрыть удастся хорошо мне…
Уж я ль, Гульсум, на это не хитра?

Вот так Мневэр! Два молодых мужчины…

Да третий – хан!

Завидовать чему?
Те оба – два влюбленных дурачины,
И третий тоже близится к тому.

Однако…

Все-таки…

Любуйтесь лучше
На то, что вашим может стать тотчас.

Златные туфли! Пестрые бабуши!

Кишмиш! Пастилы!

Кисея! Атлас!

Нефриты, селениты, хризолиты!..

Й-а! Чужеземцев-пленников ведут.

Чуть живы… Полунаги… Не обриты…
В грязи! В рубцах, что причинил им кнут!

Вон тот – в цепях – такой-то уж согбенный,
Такой-то тощий: ребра все сочтешь!

А этот вон – с серьгой – такой надменный
И в рубище, как царский сын, хорош!

Дорогу ханше, первой меж другими —
Подобной светлой утренней звезде!

Небесной женщине между земными!

Прекрасна, точно… Нет такой нигде!

Народ простирается ниц.

Аллах над вами! Что вы все упали,
Как от моряны трепетный камыш?
Торгуйте без тревог и без печалей, —
И да пошлет вам нынче Бог барыш!

Смотри, Ногай, что это там за люди?
Босые, хмурые… Узнай скорей!
И по чьему приказу иль причуде
Их заковали в цепи, как зверей?

Как желты лица их и очи впалы!
Как жалобно звенят их кандалы!
Что сделали они? Хоть одичалы,
Они на вид не больше прочих злы…

То – караван невольничий из пленных —
Киргизов, персиан и кипчаков.
Одних поймали там, на взморьях пенных,
Других – среди степей, солончаков…

Ужасно! Плохо верится мне даже,
Что вольный и разумный человек
Здесь выставлен для купли и продажи,
Как тот халат, иль плод, или чурек…

А кто вон тот с кудрями золотыми
И серебрящейся средь них серьгой?
Он так не схож со всеми остальными…
Поди же и узнай скорей, Невркой!

Какой он гордый и какой он жалкий…
Прекрасней же не видывал мой взгляд! —
Глаза – как две лиловые фиалки,
А волоса – как желтый виноград!..
Велик Аллах, что создал это чудо!

О, ханша! Юный пленник тот – гяур.

Как звать его? И родом он откуда?

Для состраданья это чересчур!

Я спрашивал об этом у торговца:
Он сам не знает: пленный всё молчит.
Не трогают – он кроток, словно овцы,
А чуть заденут – он, как волк, сердит.

Чтоб то иметь, что пожелалось чудно,
Ты отступала ли когда, Мневэр?
Так пусть тебя сочтут все безрассудной —
Ведь ты не для людских весов и мер!

Во что тобою оценен тот пленник?