Любовь Столица - Голос Незримого. Том 1

В 1924 году в сто-двадцати-пятилетнюю годовщину со дня рождения Пушкина – Русский национ. секретарь в Эстонии г. Янсон предложил обществ. организациям отметить Пушкинскую юбилейную дату устройством особого специального Дня.

Союз русских просвет. и обществ. организаций Эстонии горячо отозвался на предложение г. Янсона и с большим успехом провел «День Русского Просвещения».

В том же году, член Пражского Педагогического Бюро и его представитель в Эстонии г. Соболев, поддержанный проф. Сокольцевым (представ. Бюро в Польше) на особом совещании в Праге, посвященном борьбе с денационализацией – внесли предложение распространить идею празднования Пушкинского Дня за пределы Эстонии.

Педагог. Бюро восприняло предложение, пошло ему навстречу и способствовало пропаганде идеи установления ежегоднего празднования Дня – переименовав его в «День Русской Культуры», и приурочив ко дню рождения Пушкина – 8 июня по нов. ст.

Состоявшееся совещание из представ. различных обществ. организаций в Праге избрало особый президиум (тогда во главе с кн. Долгоруковым), поставив ему задачей через печать «привить» идею празднования Д.Р.К. среди русской эмиграции, и поручив ведение переписки и собирания материала, касающегося праздника, в различных местах русского изгнания – Педагогическому Бюро, которое и до настоящего времени продолжает этим ведать, выпуская специальные подробные отчеты о дне. (Этими отчетами, составленными Н.А. Цуриковым, мы и пользуемся для нашей статьи).

Русским ученым. Г. 1930. № 275, 21 сент. С. 2. 5-й съезд русских ученых за границей прошел в Софии 15–27 сентября 1930 г.

Светлой памяти П.М. Ярцева. Г. 1931. № 345, 7 июня. С. 2. Ярцев Петр Михайлович (1871–1930) – театральный критик, драматург, режиссер; с 1920 г. в эмиграции в Болгарии. См. о нем: Петкова Г. П.М. Ярцев – забытый театральный деятель // Новый Журнал. 1999. № 216. С. 186–194. Помимо того что дата смерти Ярцева в данной статье указана неверно, автору не удалось обнаружить откликов на его смерть, кроме написанного по-болгарски поэтом и драматургом Николаем Лилиевым. Нам известно два таких отклика – анонимный некролог (Г. 1930. № 287, 16 нояб. С. 1) и мемуарный очерк «Памяти “Герцога” П.М. Ярцева» (Г. 1930. № 288, 20 нояб. С. 3; подпись: Я.Р.), которые и приводим ниже:

Ночью 13-го ноября умер Петр Михайлович Ярцев. Недавно у него обнаружилась болезнь сердца; но он продолжал работать, и еще за несколько часов до кончины читал лекцию в театральной школе. Выходя, почувствовал усталость и предупредил, что на следующую лекцию не сможет прийти. А ночью, почти мгновенно, наступил конец.

Очень трудно определить, чем был П. М. Ярцев, и оттого приходится прибегать к ничего не говорящему выражению: театральный деятель. Прежде всего – прославленный театральный критик; но также и режиссер, и историк театра, и драматург.

Искусство – вот то, что волновало и привлекало его, и больше всего – искусство актера, искусство воплощения движений человеческой души.

В эмиграции П.М. принадлежал к тем немногим, кому удалось найти – хотя бы в ином виде – свое, любимое дело. Сперва он был

режиссером в Пловдиве, создал там «Камерный театр», режиссировал один сезон в общинском театре. Затем П.М. пригласили в Театральную школу в Софии. Не наше дело оценивать то, что создано было им за ряд лет для болгарского театра. Скажем лишь, что к своему делу он относился с истинным воодушевлением; им написан был целый ряд курсов – по теории сценического искусства, по истории театра, по истории костюма, и т. д. Но П.М. постоянно стремился и помимо школы отдать свой опыт и свои знания театру. Целый ряд постановок в значительной мере ему были обязаны своим успехом.

Необычайно чуткий и восприимчивый ко всякому творчеству, П.М. с большим вниманием следил за болгарской литературной жизнью, и был своим человеком в литературной болгарской среде.

Сам П.М. в годы эмиграции почти не выступал в печати; но в первые месяцы существования «Голоса» он был одним из главных его сотрудников, и редактором литературной страницы, к участию в которой привлек многих болгарских писателей.

Несмотря на напряженную и захватывающую работу, П.М. не сознавал и не хотел себя сознавать в эмиграции ни писателем, ни режиссером, ни преподавателем.

Он считал, что борьба продолжается, что эмиграция – это «сидение в окопах», и что единственное настоящее звание для русского в эмиграции – воинское звание.

Он умер, не дождавшись победы. Но он неколебимо верил, что победа придет.