Любовь Столица - Голос Незримого. Том 1

После драматического закрытия «Золотого Руна» Столица хотя и отходит на некоторое время от литературной среды, но не теряет связей с Белым, Блоком, Брюсовым, Волошиным, даря им свои книги и состоя с ними в переписке. Если Брюсов был для нее учителем, [37] то Александр Блок воспринимался ею как необычайное явление в русской поэзии, близкое ей по духу и в то же время непостижимое. К сожалению, сохранилось лишь одно ее письмо Блоку, но оно хорошо отражает всю сложность их взаимоотношений:

1912 года 14-го февраля

Москва

Многоуважаемый Александр Александрович!

Простите, что посылаю Вам свою «Раиню» без надписи, боюсь выражусь снова неудачно на Ваш взгляд, а писать банальности Вам – мне как-то не хочется. Кстати, сравнивая Ваши стихи с «черными розами», я ничуть не пыталась охарактеризовать их в целом, а просто с некоторым поэтическим легкомыслием взяла Ваш же особенно восхитивший меня образ (из «Ночных часов»).

То, что моя книга окажется в большей части своей Вам чужда – я знала заранее: это видно из того же злосчастного четверостишия…

Но ждать выхода 3-ей книги, которая, как более строгая и скорбная, будет, мне думается, Вам ближе, – мне показалось долго. Я же столько часов своей жизни провела в наслаждении Вашей поэзией, что было бы даже несправедливым не принести Вам какого-либо дара.

С уважением

«Злосчастное четверостишие» на книге «Лада» гласит:

Александру Блоку – Любовь Столица.

Сохранилась и книга «Русь» с дарственной надписью:

Александру Блок – необычайному певцу –

необычайной Руси –

верная в любви к его творениям

Свое отношение к поэзии Блока Столица выразила в статье «Христианнейший поэт ХХ века». Несмотря на кажущуюся чрезмерность определений, статья эта очень важна для понимания близости поэзии Блока так называемым поэтам из народа. Для них центром притяжения в современной поэзии делали Блока именно народность и религиозность, провозглашаемые Столицей как основные черты его поэзии:

По-моему, А. Блок глубоко народен, подлинно общественен, а потому особенно у нас на Руси, и особенно ныне чрезвычайно нужен и полезен.

Во-первых, дух блоковских произведений с самого начала его творчества и до сей поры неизменно, неуклонно, непоколебимо христианский. <���…>

Блок с юности – избранный служитель Богоматери, ревнивейший причетник в ее храме, <���…> вернейший живописец икон ее, <���…> нежнейший чтец ее канона. <���…> Отсюда то особое светлое долженствование, та грядущая любовная мораль, то новое высокое учение, что струится ручьем со страниц его книг, что тянется лучами за каждой строфой его. <���…> Стих его – девиз будущего чудного ордена рыцарей «вечной Розы» и «ночной Фиалки». Песнь его – клич дивного войска юных витязей, защитников Руси от тьмы и неправды, как встарь от лихой татарвы. Вот отчего я называю поэзию А. Блока в глубокой степени общественной и учительной. Вот отчего считаю я ее особенно нужной теперь, в годы слабейшей нравственности и сильнейшей безыдейности. [41]

Возвышенно-религиозный тон статьи неслучаен. Редактором-издателем журнала «Новое вино» был Иона Брихничев (1879–1968) – известный религиозный деятель, публицист, философ, поэт. Подвергался преследованиям за свою антицерковную (секта голгофских христиан) и публицистическую (народничество и социализм) деятельность. В 1910–1913 гг. жил в Москве, был близок философским кругам (последователи Н.Ф. Федорова), писателям-символистам (В. Брюсов, А. Блок, С. Городецкий), писателям из народа (Н. Клюев).

В том же «Новом вине» Столица помещает статью «О певце-брате» – о Николае Клюеве. Она дала высокую оценку его первым книгам «Сосен перезвон» и «Братские песни», несомненно, близким ей по духу и по содержанию:

Но вот совсем внезапно, совсем чудесно открывается склоненным над книгою очам прекрасное волнующееся озеро молодого глубокого таланта, живой цветущий луг нового самобытного дарования.

Я говорю о замечательном литературном явлении последнего времени – о необычайной, нечаянно-радостной поэзии Николая Клюева. [42]

В объявлении на сборнике «Лада» сообщалось, что готовится к печати «Спас» – третья книга стихов и «Деревня» – четвертая книга стихов. «Спас» впоследствии назывался пятой книгой, т. е. следующей после «Лазоревого острова». «Деревня» же, судя по всему, – раннее заглавие третьей книги «Русь», вершине дореволюционного творчества Столицы. [43]В этом сборнике стихотворений в полной мере проявился ее исключительный дар зримости создаваемых образов, отмеченный при вхождении Столицы в литературу таким утонченнейшим поэтом и критиком, как И. Анненский, для которого подобная зрелищность была, по-видимому, непереносима.