Любовь Столица - Голос Незримого. Том 1

«Дорогие! Что я знаю?
Золотые! Что скажу я?
Ох, сокрыты тропы к раю…
Ох, не их открыть, межуя…
Знаю токмо: грех любовью —
Уж не грех, одно паденье.
Ан – об ангельстве раденье,
Мост к небесному становью.
Многолюбы! Миловзоры!
Страсть – простимая вина.
Что ж, любитесь без зазора
Да не пейте впредь вина».

Встав, молился долго в угол,
Долго ласково крестил их.
Кто-то из леса аукал,
Свет струился на стропилах…
И Елене с Даниилом,
Тихим, робким, как овечка,
Мнилось, он – от человечка
В алом шелке, с ликом милым.
А когда, до слез счастливы,
Шли они от братца вон, —
Серовзорый, прозорливый,
Их следил с любовью он.

Весь обратный путь от Глеба
Был еще милей влюбленным:
Пело поле, пело небо,
Плугари брели по склонам.
И темнели вкруг часовни,
И блестели колокольни,
И дышалося привольней,
И вздыхалося любовней…
Вдруг из тучки, крупен, краток,
Дождь прошел – и два венца
Разноцветно-светлых радуг
Вознеслись у их лица.

Верхом поднятым коляски
Призакрыт с Еленой вместе,
Даниил приник к ней в ласке,
Как жених уже к невесте.
Лоб белел под шляпой строгой
Из коричневого фетра,
И коричневые ж гетры
Обтянули стройно ногу.
И казался он Елене
Чрез вуаль, лазурней льна,
Всех желанней, вожделенней…
Даниилу же – она.

С этой ласки осторожной,
Странно-бережной и нежной,
Всё вдруг сделалось возможно,
Всё вдруг стало неизбежно.
Где же то, что их делило,
От ее утех в соблазне
До его женобоязни?
Талым льдом оно уплыло.
И когда их принял снова
Святогоровский дворец —
Ими был решен без слова
Упоительный конец.

О, пора любви конечной
Средь весенней уж природы!
Сад – в одежде подвенечной.
В обручальных кольцах – воды.
Лепестков легчайших ворох
С яблонь льет порозовелых,
У черемух побелелых —
Уж пахучейший ковер их…
И жемчужный сыплет рокот
Старый, нежный соловей,
И прекрасней быть не могут
Ночи в нагости своей!

Весь тот день Елена с милым
Проводили друг со другом —
И сердца тот день томил им,
Как повенчанным супругам.
Золотую ль смотрят стерлядь,
Что в садке, кружась, ныряет,
Или в парке наблюдают
Дятла красного, что сверлит, —
Всё для них, как новобрачных,
С мыслью связано одной…
И уж в сумерках прозрачных
Он ведет ее домой.

В этих сумерках Елена,
Защитив стыдливо тело,
Как богиня в глуби пенной,
Забелела, заблестела!
В этих сумерках Данило,
Торс прекрасный скрыв невинно
Под сорочкой мягкой, длинной,
Встал, как ангел белокрылый!
А потом… Ее лобзаньям
Был он слаще райских рос,
А она его касаньям
Неземных приятней роз.

Ими окна не закрылись,
Не спустились занавески, —
И весенние носились
В доме запахи и плески.
В небе две зари горели
И одна звезда, – Венеры, —
Мреял свет лазурно-серый
У таинственной постели…
И катились перлы пений
Сотен, тысяч соловьев,
То как горестные пени,
То как страстный гимн без слов…

Было всё тут – сна туманней
И видения блаженней —
Всё: от первых упований
До последних упоений.
Были трепетные ахи
И прерывистые вздохи,
Взглядов пламенных сполохи,
Рук и плеч крылатых взмахи.
Было всё: ее пугливость
И медлительность ее,
Пыл его и торопливость
И обоих забытье…

Ночью этой же апрельской,
Светоносной, светлоплесой,
По большой дороге сельской
Громыхнули вдруг колеса.
В бричке маленькой наемной
Кто спешит там? Боже, Анна!
Лик ее бледней тумана,
Очи скорбны и огромны.
Вестью гнусной об измене
Сражена, потрясена,
Для жестоких подтверждений
В Святогорье мчит она.

В этот день, еще не меркло,
Тюль влача, как паучиха,
К ней явилась за примеркой
С игр знакомая портниха.
Как племянница Ненилы,
В доме бабеньки Ирины
С ними выросши, Марина
С Анной связи сохранила,
Из Маришки прелукавой
И презлой, как ни дари,
Ныне сделавшись вертлявой,
Разбитной мамзель Мари.

Эта девушка, уж с детства
Став Елену ненавидеть,
И тогда искала средства,
Чем бы барышню обидеть.
То была тупая зависть
К красоте, слепящей зренье,
И отплата за презренье,
Что порой, с собой не справясь,
К ней Елена проявляла
За наветы, ложь и злость.
Это чувство не пропало,
А напротив – разрослось.