Валерий Кузьмин - Душа из тела вышла отдохнуть… (сборник)

Нападет какая-то грустинка,
Всковырнет какую-то печаль…
Может заиграла та пластинка,
О которой вспомнить очень жаль.

Иль с души вспорхнуло что-то рано,
Улетело не оставив след,
Где-то очень глубоко запало,
Резко с темноты взглянул на свет.

Нападет какая-то грустинка,
С глаза сор вдруг сдует ветерок,
И откроется прекрасная картинка,
Ты так счастлив и не одинок.

Я кур считал от счастья при луне,
Картошки накопал пудов пятнадцать,
И хряк завыл в предчувствии, во сне
Скулил бедняга, голову задравши.

А пар мне в бане кости ободрал,
И лежа я чихаю с верхней полки
На эту жизнь, что Боже мне послал,
И бормочу стихами втихомолку.

Вот это кайф я к старости прибрал,
Вдова по дому мечется, вздыхает,
Чтоб к вечеру чего не перебрал,
Но ценит старая, и даже привечает.

По доброте души ее приму,
Забрав за воротник еще поллитра,
А если не откинусь поутру,
То может и ко мне она привыкнет.

В хозяйстве пахнет сеном, молоком,
Из хлева все мычит среди полночи,
И как охота молодым козлом,
Пройтись и оторваться что есть мочи.

Но мочи нет, в суставах только хруст,
Какие бабы?.. Так, мечты златые,
И водочный прервавши перегруз,
Иду сдаваться чтобы так пустили.

Обмякший на печи, как каравай,
И разомлевший от печурной тяги,
Гоняю мякиш, Боже, силы дай,
Чтоб к ночи от меня они отстали.

Закрыв от неги пьяные глаза,
И прислонив к теплу, что так мечтало,
Тихонько на ухо саму себе,
Вот размечтался, надо так пробрало.

Озабочено ресницы,
Прикрывали те глаза,
«Отчего вам так не спится,
Видно мучает тоска?».

Видно давит, солью съела,
Льются горькие из глаз,
Глубоко видать заело,
Что потоком на показ.

Ничего, глаза молчали,
Взглядом впились в никуда,
Слезы высохнут, печали
Не отпустят ни когда.

Озабочено ресницы,
Прикрывали те глаза,
Как родимые сестрицы,
Братца выручат всегда.

Лист кленовый, пожухлый и скрученный,
По двору ветер носит шутя,
Он шуршит об асфальт их замученно,
Но такая у листьев судьба.

По весне глаз он зеленью радует,
Летом тень нам дает и покой,
Да и осенью часто нас балует,
Сверхъестественной красотой.

Лишь к зиме опадает, намаявшись,
От дождей, да пора на покой,
Покрывает всю землю, прощается,
Чтобы снова родиться весной.

Мыслитель с местного двора,
Бывает ляжет вдоль забора,
И тихо мыслит до утра,
Приняв дешёвого Кагора.

Очнувшись, будто бы сражен
Он новой мыслью, где под вечер
Найти стакан и – под забор,
Блажен и мыслями он вечен.

Перевернутая вверх дном,
Бита войнами до полусмерти,
Поднималась всегда с трудом,
Сквозь себя пропуская скверну.

Не стоит, а идет вперед,
Назло всем, только возрождаясь,
И прикроет своим крылом,
Тех, кто вечно ее чуждались.

Что же вороги, не смогли,
Полонить, столь веков пытались,
Поломали свои клыки,
Да и души свои отдали.

Нет, не сдюжить, не раздавить,
Русь от Рюриков не мельчает,
Так хотелось ей вольной быть,
И с веками сильней крепчает.

Что правители? Сколько их?
Коих помним, а кто далече,
Кто лежит пеленутый в тлен,
О других и не вспомнят дети.

Все меняется, только род,
Остается, он все же русский,
Он все стерпит, он все поймет,
Он за Русь, от души, чуть грустный.

Веселый дед торчал от внука,
Как ни любить дитя, ведь прет!
Ходил он в гости как на муку,
Терпеть не мог, как он орет.

И чтоб не слышать эти вопли,
Он сушек связочку с собой,
И утерев внучонку сопли,
Вставлял по сушке за щекой.

Внук обретал покой и внемля
Улыбке деда, все молчал,
А дед под рюмку до обеда,
От радости такой торчал.

Влюбленными сиял глазами,
И, добавляя по сто грамм,
Он тоже сушкой заедая,
Все ничего не замечал.