Евгений Долматовский - Последний поцелуй

…В этих далеких тридцатых
Шифровкой в Москву
Вызван один молодой командир
Из Ташкента.
Красная площадь пред ним —
В первый раз наяву!
Все достоверно и сказочно,
Как кинолента.

С ним говорит командарм —
Большелобый латыш.
Острые ромбы на красных петлицах
Рядочком.

— В службе разведки
Пилюлю не позолотишь.
Вы ведь женаты,
У вас малолетняя дочка.
Наш разговор,
Понимаете сами, мужской и прямой.
Дело смертельно опасное —
Жить под секретом.
Если душа не лежит —
Возвращайтесь домой.
Честное слово,
Никто не узнает об этом.—

(Старший товарищ
С глазами балтийской волны,
Видно, напрасно дает это честное слово.
Лишь Революции наши сердца отданы,
Сами себя ее именем судим сурово,
И перед нею одною
Мы в вечном долгу.)
— Не сомневайтесь. Согласен. Сумею.
Смогу.

Устал следить за узкоплечей тенью
Тюремный надзиратель сквозь глазок.
Гестаповца выводит из терпенья
То, что проклятый смертник спит как бог.
Безумец странный не прошел над бездной
И завтра будет без суда казнен.
Пока ж, в обнимку с койкою железной,
Должно быть, смотрит свой последний сон.

…А он мой современник и ровесник.
Я в сон его посмею заглянуть,
Чтоб через годы — запоздалый вестник —
Поведать людям про геройский путь
Разведчика с душой прямой и чистой,
Который даже в облике чужом,
Потерянный за острым рубежом
Глубинно ощущал себя Отчизной.

Жестокая и сложная эпоха
Меж мировыми воинами была.
Не только с розы — и с чертополоха
Собрать пыльцу обязана пчела.
…Во сне он видит Родину.
В ту пору
О Родине высокие слова
Не подступали близко к разговору
И намечались в образах едва.
Сегодня это странно вам, я знаю,
Но мы стеснялись этих слов тогда,
И «широка страна моя родная»
Казалось откровеньем в те года.

Да, это Родина в платочке красном,
В мужском перелицованном пальто
Склоняется над узником несчастным,
И кружится решеток решето.
А может быть, житейский этот образ —
Не только Родина — его жена,
На горестную жизнь с улыбкой доброй
И на святую ложь обречена—
Виденье все острее, все яснее
В том комсомольском стареньком платке.
О самом главном говорит он с нею
В безмолвном сне — на русском языке:
Прости меня! Судьбу я выбрал злую…
Приблизься к прутьев скрепленным рядам,
В последний раз тебя я поцелую,
Тебе губами тайну передам.
Ту, за которою, со смертью рядом,
Ходил пять лет, забыв родную речь,
Под ненавистным спрятанными нарядом,
Чтоб Родину свою предостеречь.
Когда Москву предупредить удастся
О нападенье, об условном дне,
Пойду на плаху с ощущеньем счастья,
Исполнен долг…
Как жить хотелось мне!

Не смей вспоминать! Как чужая повесть
Пусть в памяти прежняя жизнь мелькнет.
Тогда под столицей шел первый поезд,
То был девятьсот тридцать пятый год.
Нежданная встреча в метро Арбатском.
Толпою несло и кружило нас.
Тебя я увидел в костюме штатском
Впервые. Не знал, что в последний раз.

Сказали друг другу — До встречи скорой.
Звони… Непременно… И ты звони.
О, эти никчемные разговоры
Среди суматохи и толкотни.
Не знал я, не ведал, что ты обязан
Забыть телефонные номера,
Не знал, что ты должен отринуть разом
Все то, чем дышал, все, чем жил вчера.

Штабистами выработана легенда,
Отныне твоя это будет жизнь.
Продумана с точностью документа,
Запомни — и данных ее держись.
Запомни, товарищ, ты не был русским,
Родился и вырос в краю чужом.
Забудь комсомол и свои нагрузки.
Твой орден в сохранности сбережем.

Запомни — на ферме ты жил в Тироле,
Мечтал быть картографом с юных лет.
Забудь свой детдом. В этой новой роли
Для воспоминаний лазейки нет.
Запомни молитвы. Сумей ночами
Немецкие длинные видеть сны.
Забудь, как рубились вы с басмачами
В долине расплавленной Ферганы.
Запомни шифров тире и точки,
Условных фраз корневую суть.
Забудь золотые косички дочки,
Глаза своей первой любви забудь.
Легенда подписана командармом.
Не скоро вернется она домой,
Не скоро действительно легендарным
Героем ты станешь, товарищ мой.

Моабит, молчащий среди ночи.
Коридор — шеренга одиночек.
Тени… Тени…
Темный камень замер.
Тельман где-то здесь, в одной из камер. Легче,
Если с ним в одном ряду —
В бой последний,
В смертную беду.