Гамзат Цадаса - Мудрость

Не будешь, джейран мой, плясать
под седлом,
Не будешь по кручам, как ветер,
летать, —
Цветущий тот луг, где ты пасся всегда,
Грустит, как о сыне любимейшем мать.

Тебя вспоминая, повешу на гвоздь
Нагайку и торбу, казачье седло.
Беседуя с ними, утешу ль тоску?
Дождусь ли, чтоб горе из сердца ушло?

Есть ли люди между небом и землей
С невезучестью, во всем подобной нашей?
Мы не первому учителю золой
Вслед бросаем, провожая его взашей.

К нам хороший просвещенец – ни ногой,
Хоть у нас в почете грамота и книга.
Одного прогоним, глядь, в аул другой
Появляется с портфелем забулдыга.

Всем аулом мы ходили в районо
И просили, как о милости, с поклоном,
Чтоб прислало к нам учителя оно
С добрым нравом, а не просто пустозвона.

Их, хороших, есть немало у страны…
И начальник начертал: «Пошлем такого,
Чтоб, помимо имени своей жены,
Не любил прозванья женского другого».

И в один, как говорят, прекрасный день
Появляется Яхья, лихой детина.
У него чонгури, шапка набекрень…
Как увидели мы – дрожь прошла
по спинам!

Поздороваться учитель не успел,
Как о девушках посыпались вопросы.
О любви, пьянящей разум, он запел,
Поправляя пряди, длинные, как косы.

А потом, ремнями новыми скрипя,
Будто сытый конь, фургон тянущий бодро,
Стал, бахвалясь, говорить он про себя,
Ноги выставив и руки – в бедра:

«Осчастливлен ваш аул, как никогда!
Раз вам лучшего из лучших обещали,
Против воли я был послан к вам сюда,
Даже не дали мне сбегать за вещами.

Дом давайте для жилья и дров сухих.
А потом пускай приходят все девицы.
Разглядеть сперва я должен толком их,
Прежде чем они придут ко мне учиться».

А пока он нагло с нами говорил
По насущному, казалось бы, вопросу,
Сальных глаз своих он с женщин
не сводил,
И для важности жевал он папиросу.

Весь пропах одеколоном, сукин сын!
Знает – девушкам от этого не спится.
Он в рубахе с кружевами, как павлин,
– Пусть швея за это рук своих лишится!

Не везет нам! Вновь учитель – пустозвон.
От него детишкам лучше сторониться.
И чему научит женщин наших он,
На ликпункт пришедших грамоте учиться?

Говорят, под стать медведю, он силен
И драчун к тому ж. Кому охота драться!
Говорят, что на зурне играет он, —
Значит, к женщинам сумеет подобраться.

Счастье наше – шла горячая пора,
Поголовно весь аул был на работе.
И Яхья слонялся с самого утра
Вплоть до вечера, ленив и беззаботен.

А в ауле никого не сбив с пути —
Хоть в соблазне женщин был он парень
прыткий, —
Он махнул рукой, решил от нас уйти
И собрал свои немудрые пожитки.

Население аула следом шло,
И золой была посыпана дорога,
Что ж! Кувшин разбит, и сломано седло.
А бездельник удалился от порога.

Пути-дороги для меня
В горах провел Хунзах,
Чтоб я с откосов, жизнь кляня,
Не полз на тормозах.

Того, кто ест да спит полдня,
Бездельником зовут;
Хунзаху выдали меня
Как премию за труд!

Хунзахцев дружная семья
Дробила толщу глыб,
Вот почему в Хунзахе я,
А не пошел в Гуниб!

Гунибцы, вы клялись не раз
Построить путь в горах,
Но не тверды слова у вас,
Они легки; как прах.

Я к вам добрался без пути,
Но отдохнуть не смог,
Вы опасались: приюти —
Сжует он сена стог…

Полжизни, сынок мой, у гор на груди
Дороги я строил. Ты сам посуди:
Когда бы не рушил могущества скал я,
Ужели таким бы морщинистым стал я?

Юнцом еще начал я гнуть свою спину:
Дорогу мы строили царскому сыну.
Нет больше царей у нас даже в помине,
Но служит дорога та людям поныне.

Я саженцы в горы таскал на плечах,
Чтоб зной не тревожил сардара в горах.
Давно позабыт он, правитель жестокий,
А листья деревьев шумят вдоль дороги.

Когда из Ханзаха, богатств не тая,
Невесту в Гоцоб отправляли князья,
Шоссе проложили мы под небосводом —
С приданым в Гоцоб заскрипели подводы.

Любила когда-то аульская знать
Богатых соседей к себе приглашать.
Чтоб было им ближе скакать на пиры,
Сносили порою мы четверть горы.