Анастасия Горнунг - Упавшие зерна. Бегущие ландыши

А если смерть мне замолчать прикажет,
И тело примет жёлтая земля,
То в радостную синь ревнивой стражей
Безмолвные взметнутся тополя.

Вот стучат дверные молоточки,
Стынет тополь сотнями метёлок,
Ярче стали звёзд зелёных точки,
Ярче стал и месяца осколок.

Залил он холодным светом крышу,
Где мерцали днем, как пламень, маки, —
За углом неслышный шаг твой слышу.
Тишина… Спят люди, спят собаки.

И одежду стелет голубую
По садам апрельская прохлада.
Я тебя, любимый, не целую,
В ночь такую ласк земных не надо.

Пусть на миг забудет землю тело,
Станет ясной тишиной одето,
Как дорога – та, что побелела,
Как сады, как вышка минарета.

Мне аист путь пресек и нежной тенью
Затмил на миг покой дороги белой.
Стою одна над глиняной ступенью,
Дверным кольцом бряцая неумело.

Пылают ржавые в закатном свете
Дувалы, крыши. Кончен день горячий.
У чайханы играют шумно дети —
Одни смеются, а другие плачут.

Скрипят арбы усталые колеса,
Гремит засов тяжелый где-то глухо,
И та, что продавала абрикосы,
Летучей мышью в дом вошла старуха.

Проулки потемнели, перекрёстки.
Домой несут невзгоды и удачу
Торговец, нищенка, маляр в извёстке.
Одни смеются, а другие плачут.

Мое же сердце знает, что любимо,
Что долгожданное свершилось чудо.
А в пыльном облаке проходят мимо
Своим бесстрастьем гордые верблюды.

Под голубым шатром полуденной эмали
Стоит затихшая давным-давно мечеть.
И времени здесь нет – спит радость, спят печали,
Ни плакать здесь нельзя, ни говорить, ни петь.

Молчать, как те года, что залегли в молчаньи
На пёстрых изразцах, на жёлтом зное плит
И на чалме того, кто словно изваянье,
У края хауза* недвижимо стоит.

Отражена в зрачках воды зеленой плесень,
И старый карагач ему навеет сны,
Которых не смутят ни пионеров песни,
Ни хрипы радио из Красной Чайханы.

Ветер бормотал в деревьях черных,
Как молитву старый мусульманин,
А на влажных тропах и на далях горных
Вечер был не ласков и туманен.
И висело небо в сонной мгле,
Поутру готовя снег земле.

Но возврату зимних бурь не верят
Тополей едва зеленых свечи.
Притаились травы, приумолкли звери,
И весне готовит мир большую встречу.
И раскроет, жарким солнцем пьян,
Красные уста свои тюльпан.

И возврату темных дней не верит
Сердце. Знает – засинеют горы.
Тосковать не стоит о потерях,
Утонувших в солнечных озёрах.
Как земля, дыханье затаив,
Сердце ждет твоей любви призыв.

Ушел давно с померкших улиц день,
Шаги ночная отдает земля,
Со мной идет моя большая тень,
Бросая свой излом на тополя.

И оттого, что всюду и везде
Звенит вода и каждый звонок звук,
И оттого, что ласковой звезде
Раскрыл объятья белые урюк,

И оттого, что небо в легкой мгле,
И стала вдруг для счастья грудь тесна,
Я знаю, что во мне и на земле
Весна.

Какой печалью ты больна
И отчего тебе не спится, —
Луна, беспечная луна
На небе тонко серебрится.

Кладет таинственную сеть
На город, где угасли шумы.
Быть может, лучше не жалеть,
Быть может, лучше и не думать.

Зачем же ты, склонившись ниц,
Мне шепчешь в предрассветной рани,
Что за решётками темниц,
Так много гордых умираний.

И ты давно уже не та,
С которой мы с издетства дружны,
Или с тобой путём креста
Отныне нам подняться нужно.

И нужно рассказать о том,
Что знает всякий, даже дети,
Чтоб не остаться нам потом
Перед столетьями в ответе.

Была я в детстве весела,
Но как-то раз тоска пришла.
Сказала: – Будешь мне сестра,
У моего садись костра,
Идти дорогою одной
С тобою мне – тебе со мной.

С тех пор, хотелось ли прилечь,
Тоска моих касалась плеч, —
И был ли день апрельский люб,
Тоска моих касалась губ.
Тревожной ревностью полна,
Ходила вслед за мной она
И над холодною золой
Шептала мне с улыбкой злой,
Что много здесь – и там, и тут —
Таких, что счастливо живут,
Кто, свой покинув тёплый дом,
Гуляют под руку вдвоём;
О шуме радостном гостей,
О смехе маленьких детей.
Когда я плакала слегка,
Стирала слёзы мне тоска
И льнула я к тоске-сестре,
Чья нежность лезвия острей.