Алексей Цветков - Ровный ветер (сборник)

вот ангелу лаодикийской церкви пишет
начальство глаголет аминь свидетель верный
дескать инеем не дохнет огнем не пышет
и тотчас угрозы видно ни к черту нервы

адресуемый ангел нажимает enter
медленно гасит софт вырубает железо
квартальный отчет и каждый вечер на ветер
ветер и дождь напролет поэтому резво

ангел за угол где запаркована хонда
кейс к подбородку неловко тычет ключами
мимо мчат месяцы мимо времена года
осень чаще всех недаром гуси кричали

адресующий в первом веке нашей эры
сидит в пещере на скалах волны под ними
не любит в ком только теплится пламя веры
сулит им под диктовку пепла и полыни

адресат дома но дети уже в постели
жена не приняла пальто не накормила
страшно спешил но подрядчики не поспели
к отчету и опять не будет в доме мира

а который диктует добрый да не очень
меч торчком из уст ноги в огне глаза злые
обещает что день не отличат от ночи
возрыдают пред ним все племена земные

каждому даст меж избранниками своими
кроме прочих кого заточит и помучит
белый камень и на камне новое имя
которое знает только тот кто получит

а кто не получит на поиски пижамы
отливает сослепу на скорую руку
выключит радио с гимном гордой державы
камнем рядом с женой и ни слова друг другу

вот он лежит сложив свои две пары лапок
ни огня во вселенной только точка в центре
высвечена где отрубился в нимбе набок
один как перст ангел лаодикийской церкви

ни холоден ни горяч обесточен мудро
вот будет ему с патмоса письмо наутро

в тусклом воздухе белые пчелы роятся
вот когда мы всерьез начинаем бояться

высыпаем продрогшей гурьбой на перроны
окна слепо в глаза с выраженьем укора
потому что зима это время природы
за которым сквозь снег не увидишь другого
что случится с чужими в вагонных глубинах
чуть на рельсах торос за излучиной треснет
все нам кажется кто-то из самых любимых
этой длинной зимой незаметно исчезнет

тем верней она веру в сердцах убивает
что со многими именно так и бывает

или если точнее бывает со всеми
как бы ни был у кассы с билетами ловок
все равно электричка в которую сели
не имеет за близкой чертой остановок
эти черные стекла щекой не растопишь
в чреве ночи начинка теперь из опилок
и молчальника в чуне попутчика то бишь
сотни лет изучать неизменный затылок

тем нежнее на лицах декабрьская бледность
и свободней любви нулевая валентность

поздняя осень и позже не нужно уже
в синих запястьях опять замедление пульса
видно как верхний жилец на своем этаже
лампу зажег и навеки в газету уткнулся
здесь в колесе листопада где белки бегом
шорох машины и нимфа с кувшинчиком в нише
ближе ли свет даже если жилец о другом
нижнему только бы жить по возможности выше
вытянув шею пока парусами края
неба хрипеть с подоконника ворона вроде
вслед перелетным внутри трансцендентное я
гуссерля впрочем и это осталось в европе

в жадном оранжевом рано кончается год
смена сезонов у поллока выкраден метод
если этаж или месяц снаружи не тот
ты не жилец то есть разница в том что не этот
где-нибудь клейстер на рамы в стакан купорос
скоро смотреть как щелкунчики в хвое повисли
здесь открываешь в газете последний прогноз
то есть последний в простом окончательном смысле
неосмотрительно ступишь на хрустнувший наст
быстро иссяк лабиринт ариадниных ниток
ворон с карниза и нимфа в кувшине подаст
нужный напиток

они живут в ущельях но теперь
торчат вверху с насупленных утесов
как мелкие клыки они тебя
боятся и хотят казаться выше
им очень страшно но тебе страшней

ты автор звезд ты сам их так назвал
сперва взмывает синяя звезда
распространяя синее пространство
дрожат огнем навьюченные мулы
ты весь устал а родина нигде

они торчат как червячки из дыр
еще вчера понятие они
в их речи не имело референта
а нынче там разгул местоимений
но все равно зачем им столько глаз

сперва взмывает синяя звезда
потом взмывает красная звезда
и синий захлебнется белым светом
в котором вертикаль не надломить
зачем они все плачут и молчат