вот кристаллами впрок вековая вода
с медвежатиной в жилах полярной
и небесные хрясь прямо в харю врата
поперек в арматуре амбарной
значит вот оно где расположено тут
ребра в розницу таз и ключица
сторона куда заживо ближе идут
но не в силах всегда очутиться
закопали слепую дорогу в песок
положили для бремени кварца кусок
насекомую брали отраву
из отверстого серенький зева дымок
грустный суслик в дозоре скрипит одинок
вот где родина праха по праву
до жезла колонок пейзажиста облез
долго голому горю осталось
вековать стенобитность небесных телес
сухомятных ручьев отжурчалость
углубимся в детали
старый сруб у реки
где в потемках летали
над водой светляки
многоточия ночи
на перилах крыльца
обличали как очи
очертанья лица
помечали пространно
окоем камыша
а под ним сасквеханна
шевелилась дыша
все непрочное счастье
вечной ночи простить
если стиснув запястье
навсегда отпустить
этим прошлым картинам
лишь лица не вернуть
пролагая пунктиром
в темном воздухе путь
как воздушный кораблик
в пенсильванском лесу
насекомый фонарик
пронося на весу
о том ли песню скажу о царе давыде
о князи славнем во граде ерусалиме
как по кровле терема при слугах и свите
он гулял ввечеру с министрами своими
а на дворе баба тонок стан черны очи
голая плещет в ушате бела как лыбедь
и восхотел ее царь пуще всякой мочи
похоть порты подпирает аж срамно видеть
цареву слову никто перечить не волен
министры по струнке небось люди служивы
только есть у той бабы муж юрий-воин
хоробрый зело вожатый царской дружины
давыд ему юрий поусердствуй престолу
а про себя погибни смертью и вся взятка
из хеттеян он был из русских по-простому
не жидовин как все а пришлого десятка
вот пошел юрий на фронт саблей в чистом поле
сражен упал себе и помер понемногу
доносят царю а уж терпежу нет боле
мигом жертву на аркан и в храм убить богу
берет давыд себе бабу под белы руки
кофточку с нее прочь сам сбрасывает брюки
в саду павы кричат ночь звездами богата
для царя вся правда нет ее для солдата
был бог на давыда в обиде да недолго
на то и царь как решил сам и поступает
восставлю говорит бог из твоего дома
сына возлюбленного пусть все искупает
в терему на горе тешится давыд бабой
то он так ее поставит то сяк положит
пискнула сперва но куда голой и слабой
бог сказал бог сделал а беде не поможет
а где прежний твой полег не метили вехой
во поле брехали псы вороны летали
хеттеянского роду пришел-понаехал
служил верой-правдой да гражданства не дали
чуть если смеркнется в ерусалиме-граде
царь персты на гусли и псалом бога ради
поют павы в саду кричат по белу свету
вся правда у бога а у нас ее нету
«в пуще практически ни тропинки…»
в пуще практически ни тропинки
в тесном лесу поступаем сами
словно стальные в строю опилки
между магнитными полюсами
в прежней ужом очутиться коже
горстью компоста в смердящей груде
можно лисой или сойкой тоже
но почему-то все время люди
голову ночью снесет над книгой
стиснут внутри на манер гармошки
контур отчизны такой же мнимой
что и снаружи любой обложки
это страну стерегущий ангел
счастье качает предсмертным сердцем
это стучит журавлиный анкер
между константами юг и север
если рождаешься жить положим
можно пока неподвижна стража
так и остаться простым прохожим
до перекрестка любви и страха
сойка направо откуда песня
слева лиса где незримо бездна
смерть неминуема как ни бейся
счастье практически неизбежно
семь раз отмерь но после пили сплеча
воздух на ломти ни паспорт козлам ни виза
тот кто летит в самой бородке ключа
он и есть отпирающий дверь парадиза
деспот пространства где по нраву ему
там и холопам пусть именуют раем
кроткие дарим царю дочерей и еду
раненых или хромых не подбираем
совесть на свете если такой закон
оба крыла себе ни рубля собрату
правда целее когда сидит под замком
так говорил тразимах сократу
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу