Эдуард Асадов - Стихотворения

— Вы меня изумляете, дорогая Софья Григорьевна, никто не находит, что я изменилась хоть на капельку. Вот уж если кто и изменился, так это вы. Глаза, например, у вас стали абсолютно близорукими. Вы же в трех шагах ничего не видите. Вот вам и кажется, что я изменилась!

— Ну уж извините. Вижу я прекрасно! Да, уверяю вас, что прекрасно!

— Ну как же прекрасно, когда вы меня узнать не можете? Все могут, а вы почему-то не можете! Я же вижу, что у вас что-то с глазами. Вон и зрачок, и роговица… Я люблю вас, милочка, но не могу не сказать, что вам непременно надо показать их врачу, непременно!

Я вздохнул и пошел дальше… «Да здравствует дружба всегда и везде!»

Как хорошо быть друзьями!

6 июля 1975 года. 25 градусов тепла. Виль Липатов в холле занимается словотворчеством. Спрашивает Сергея Поделкова:

— Смешно звучит: Сартаков-Щедрин или Кавка Корчагин?

И радостно смеется.

Наш Дом творчества в Переделкине в национальном отношении особенным разнообразием не блещет. Этого не отрицает никто.

Шутя как-то Александр Николаевич Нечаев сказал:

— В Переделкине из русских один только Эдуард Асадов. Да и то армянин!

Ну вот. Сейчас стоит довольно жаркое лето. Лето 1975 года. Проснулся я утром и решил доказать, что я действительно армянин. Вспомнил поговорку: «Один армянин трех евреев стоит». И сказал себе: «Ну, раз один армянин хитрее трех евреев, то завтра утром я их и перехитрю. Встану раньше всех и выйду дышать воздухом. Пойдут они гулять, а я уже надышался кислородом. Перехитрил всех!»

Сказано — сделано. Встал раненько, в семь часов. Вышел в сад и начал ходить по асфальтовой дорожке от крыльца до калитки на улице Серафимовича. Прошел раз, прошел другой… Тишина… Никого! Брожу, а сам лукаво думаю: вот ведь какой хитрый армянин, на самом деле перехитрил всех евреев! И вдруг открывается калитка, и из леса возвращается еврейский национальный писатель Иосиф Рабин.

— Здравствуйте, — говорит, — проснулись? А я уже нагулялся. Даже устал!

Потом открывается вновь эта самая калитка, и приходит все из того же соснового леса Гена Мамлин:

— Привет, Эдик!

А дальше идет Яша Козловский:

— Эдик, с добрым утром!

Все они нагулялись и надышались лесным воздухом и возвращаются к завтраку.

Вот так однажды теплым погожим утром на станции Переделкино хитрый армянин «обманул» трех евреев…

А сейчас получилось немножко неудобно. Директор Дома творчества разрешил мне пользоваться вечером телефоном в его кабинете. Я привык к этому. Но тутошние писатели проскальзывают без всякого разрешения и садятся верхом на этот самый пресловутый телефонный аппарат. Но я полегоньку научился их выпирать оттуда. Раз у меня распоряжение — значит, шабаш! Сегодня выхожу часов около десяти. Так и есть, опять кто-то просочился и названивает. Увидел меня и говорит вежливо и робко:

— Вы звонить?

Я (с хозяйской важностью):

— Да, разумеется, звонить! Он:

— Я сейчас, одну минуточку. Я (морщась):

— Ну, если минуточку…

Выхожу. Захожу в гардероб, спрашиваю у дежурной Нюры:

— Кто туда в кабинет проникнуть успел? Она говорит:

— Завадский Юрий Александрович. Он только что зашел. Он быстренько.

Мне стало неловко, что такого хорошего человека потревожил. Действительно, он минуты через три выходит:

— Пожалуйста, звоните! Я ему:

— Да если вам нужно, так разговаривайте, я не спешу. Пожалуйста, ради бога! — Встаю, потирая поясницу.

Он:

— Нет-нет, я уже поговорил. А у вас что, спина болит?

— Нет, — говорю, — просто гулял нынче много. А поясницу потираю не столько потому, что болит, сколько от неловкости, что невежливо обошелся с хорошим и деликатным человеком.

Но я-то его принял за одного из тутошних нахалов.

7 июня 1975 года.

В нашей поэзии рядом с талантливыми и взволнованными стихами немало еще, к сожалению, всякой литературной зауми или просто бессмыслицы. Автору нечего сказать читателю, нет ни глубоких мыслей, ни острых чувств, а сказать что-то надо. И вот иные авторы (не буду называть фамилий) начинают писать непонятно, маскируя этим свою поэтическую беспомощность. А писать такие стихи в общем нетрудно. Вот я сейчас сел за машинку и в виде экспромта создал один из подобных «шедевров». И даже ради озорства — с рифмой-ловушкой в конце. Такие ловушки любит порой выдавать изумленному читателю поэт А. В.