Эдуард Асадов - Стихотворения

Кто-то из стариков, кажется, прозаик Важдаев, муж Людмилы Скорино, он сейчас тут один. По телефону рокочет с придыханиями:

— Здравствуйте, моя дорогая! Нет, моя дорогая. Еще бы, моя дорогая! Ну как же, конечно, жду, моя дорогая! Нет, ничего не надо. Спасибо, не надо. Нет, нет, коньяку не нужно. Впрочем, если вас не затруднит, я попрошу вас зайти в аптеку возле консерватории. Да-да. Именно в эту самую. И купите мне там мазь «Гаммомелис». Две баночки, да-да, по восемнадцать копеек. Ну, спасибо, моя дорогая. Жду!

Вот так. В каждом возрасте свои потребности. В молодости — коньяк, а в старости — «Гаммомелис», мазь от геморроя. Се ля ви…

26 сентября.

Сегодня утром снова выключили свет. Техника на грани фантастики! Ну, следовательно, и нет воды. Тут прозаик (не знаю его фамилии) Александр Михайлович идет в туалет. А дежурная няня Валя, смешливая такая, говорит ему:

— Куда же вы идете? Там сейчас воды нет. А он ей важно:

— Не могу, голубушка, душа требует выхода. Она:

— Ну, вы писатель, вам ее в рукописи надо… Он с философской серьезностью:

— Вы даже представить себе не можете, моя милая, как близки к истине. Действительно, из этого, с позволения сказать, «материала» состоят многие произведения большинства из живущих в этом Доме творчества.

И пошел в туалет.

25 июня 1976 года.

Возвращаюсь с завтрака, а возле вешалки в гардеробе вежливо беседуют кастелянша Зина и дежурная Валя. Зина восторженно ахает.

Спрашиваю:

— О чем это вы, девочки, так страстно беседуете? Зина говорит:

— Да вот, Эудард Аркадьевич, Валя мне тут свою фотографию показывает. Ну до чего здорово, до чего она тут фотогигиенично вышла, просто жуть!

Я смеюсь:

— Ну, если «фотогигиенично», значит, чисто умылась перед фотографированием.

Они не поняли. Зина сказала:

— Ну, положим, умывается-то она у нас всегда, а вот вышла на карточке действительно жуть как фотогигиенично, ну прямо как Софи Марен! (Имелась в виду Софи Лорен.)

…В столовой за соседним столиком сидит Николай Николаевич Вильмонт. Лет ему теперь уже порядочно. А рядом с ним сидела какая-то старушка писательница, которая целый месяц восхищенно рассказывала ему о своей внучке. Один случай действительно забавный.

Внучке, кажется, лет пять. Вернувшись со спектакля «Аленький цветочек», возмущенно сказала:

— Спектакль мне понравился. Но баба-яга такая бессовестная, после спектакля у нее хватило нахальства вместе со всеми выходить и кланяться!

Так вот эта бабушка сегодня уехала. И прощалась с Вильмонтом довольно церемонно и кокетливо. Он ей говорит:

— Надеюсь в скором времени вас повидать снова. Где и когда это может произойти?

Я подумал: а в самом деле, где она могла бы назначить ему встречу?

Она задумалась на минуту, а затем сказала:

— Простите, вы часто бываете в поликлинике?

— Увы, с каждым годом все чаще.

— Ну так вот. Отлично. В поликлинике и увидимся. И потом можем пойти ко мне…

А я подумал: после поликлиники вряд ли что-нибудь интересное может быть на таком свидании.

Сейчас напротив моей комнаты стук в соседнюю дверь. Оттуда старушечий тоненький голосок:

— Кто там? Мужчина или женщина? Я переодеваюсь.

Стариковский густой бас:

— Вам, как всегда, везет — мужчина!

21 декабря 1976 года

В переделкинском Доме творчества сейчас находится армянский прозаик Мкртич Сиропович Асланян. Он сам из Тбилиси. Так вот, сегодня утром он увидел какого-то кавказского критика и сердито говорит о нем:

— Это, дорогой Эдуард, очень нехороший человек. Я его знаю давно.

Я спрашиваю его:

— А в чем дело?

Асланян с армянским акцентом горячо говорит, причем громко:

— Дэло в том, дарагой, что это стопрацэнтный ананыст!

Я ему говорю:

— Зачем так громко его ругаете? Неудобно как-то.

— Ничэго, дарагой, нэудобного нэту. Раз ананимки пишэт, значит, плахой чэловек! Типичный ананыст!

25 января 1977 года.

Сейчас, сам того не желая, кажется, помешал острить одному дяде. Иду после завтрака из столовой к себе, а в коридоре какой-то пожилой, если не сказать, даже очень пожилой прозаик, кажется, фамилия его Хавский, упражняется в острословии перед двумя кудахчущими переводчицами:

— Да, вы правы, она прекрасна. Я бы даже сказал: прекрасна в своей прекрасности и чудесна в своей чудесности и, больше того, прекрасна в своей чудесности и чудесна в своей прекрасности!

Дамы в восхищении заохали:

— Отлично! Лучше просто не скажешь! Я, проходя, дружелюбно произнес: