Борис Бухштаб - Поэты 1840–1850-х годов

Ночи бессонные, ночи мучения,
Скоро ли минете вы?
Скоро ли снимете ношу сомнения
С бедной моей головы?

Скроете мысли мои беззаконные,
Смоете язву страстей,
Ночи печальные, ночи бессонные,
Ночи забот и скорбей?

Тише!.. Я вижу в тоске лихорадочной —
Бледные лица встают,
Шепчут и пляшут толпою загадочной,
Длинные песни поют.

В ночи бессонные ходят видения
Мимо раскрытых очей,
Громом срывается хохот презрения
С уст бестелесных теней.

Молча раскроешь немые объятия,—
Где-то родная душа?
Ищешь молитвы, а шепчешь проклятия,
Страхом и злобой дыша.

Где же мечты мои, где упования,
Жажда возвышенных дел?
Воля железная, жар дарования,
Вера в высокий удел?

Труд неоконченный предан забвению,
Сила души прожита,
И, покоряясь немому сомнению,
Сохнет живая мечта.

Так пробуждаются страсти бездонные
В мраке ночной тишины,
Так облекаются ночи бессонные
В страшные, долгие сны.

На душе свободной
Много дум лежало,
Много в мир холодный
Тайных слов упало.

В мире негде звуку
Разойтись широко;
Носишь злую муку
На душе глубоко.

На зеленой ветке
Птичка распевала,—
В золоченой клетке
Птичка замолчала.

Я запел бы смело —
Да не та мне доля:
Износилось тело,
Уходилась воля.

Когда развертываю я
Печальный свиток жизни бедной,
Итог пустого бытия,
И бесполезный и безвредный,

И мимо памяти моей
Пройдет обычной чередою
Холодный ряд бесцветных дней
С его томительной тщетою,—

Тогда рождается во мне
Вопрос обидного сомненья:
Ужели в страшной тишине
Мой век прошел без назначенья?

Или, окован суетой,
Я цели тайной не заметил
И ни единою чертой
Духовной жизни не отметил?

И мне благая часть дана,
Но я над нею терн посеял
И ни единого зерна
Не возрастил, не возлелеял.

Я своевольно издержал
Мои божественные силы
И ныне мертвый капитал
Несу к дверям моей могилы.

У этой пропасти без дна
Со страхом жизнь мою объемлю:
Я ни единого зерна
Не положил в родную землю.

Ничем я жизни не вознес,
Ничем я жизни не украсил;
Я дни мои от горьких слез,
От мыслей лень обезопасил.

Но ежели, как вялый сон,
Мой век и суетен, и мрачен,
Зачем по крайней мере он
Грехом могучим не означен?

Зачем не внес он новых ран
В глухую повесть человека?
И двинул бы благой обман
Пружины дремлющего века!

Но нет! И дик, и темен он,
Без вдохновения и силы,
Однообразный, вялый сон,
Могила жизни до могилы.

Когда, нахмуря бровь, как мученик свободы,
Ты, детской скорбию томим,
И людям и богам, страдалец безбородый,
Грозишь проклятием своим;

Когда бессильную в кулак сжимаешь руку
И песни грозные поешь, —
Кривляньем приторным, дитя, ты только скуку
Да отвращенье наведешь.

Смешна печаль твоя, смешон твой голос дикий,
И жалок твой бессильный гнев!
Меняй безумные, лирические крики
На элегический напев…

Какое дело нам до суетных желаний
Любви восторженной твоей
Или до жалких ран, до мелочных страданий
Твоих бессмысленных страстей?

Иные, строгие, без страха и боязни,
Нам проповедники нужны,
Не крикунов пустых — мы ждем пророков казни,
Мы ждем апостолов войны.

Да прогремят они больному поколенью
Глаголы гнева и стыда;
Да соберут они бездействием и ленью
Изнеможенные стада!

В годину тяжкую, в минуту близкой брани
Мы ждем воззвания к мечу;
Но вы, тщедушные певцы своих страданий,
Вы, дети, нам не по плечу!

Что общего у нас? Нам ваши песни чужды,
Нам ваши жалобы смешны;
Вы плачете шутя, а нам другие нужды,
Другие слезы нам даны.

С дороги! Пир готов! И желчи полон кубок!
Напейтесь допьяна, бойцы!
А вам не место здесь, герои женских юбок,
Долой, презренные скопцы!

Мы не хотим ни слез, ни вздохов вопиющих…
Долой, пустые воркуны!
Вы не нарушите святой судеб грядущих
Глубокополной тишины.