Демьян Бедный - Том 1. Стихотворения 1908-1917

Карасик! Что тебе лукавый «рыболов»?!
Не слушая его коварно-льстивых слов,
Себе, а не врагу, в угоду
Нырни поглубже в воду!

 Взялась за ум рабочая артель:
 «Довольно быть нам сборищем случайным
Да путаться по кабакам и чайным,
   Как все мы путались досель!»
      Артель единогласно
      К решению пришла:
Кормиться всем из общего котла!
         Прекрасно.
Добыт котел и выбран кашевар –
         Кривой Захар.
      А так как было ясно,
Что не управиться Захару одному,
  Приставили к нему
  Двух пареньков охочих
  (Не дюже-то рабочих),
    Ерёму да Кузьму.
    Так надо же греху случиться:
       При первой же стряпне
Пришлося по нужде Захару отлучиться,
Когда со справою котел уж был в огне.
  Кузьма с Ерёмой тары-бары
    Да растабары:
      «Мы тоже кашевары!»
        «Ась, брат? Чай, надоть посолить».
  «И поперчить да маслица расплавить».
  «И молочком недурно б забелить».
       «А опосля кваском заправить».
     «Постой-ка, Кузя, виноват:
  Забыл подбросить я салат».
Захар, вернувшися, не доглядел оплошки,
    Что там сварилося – бог весть!
    Артели ж довелося есть.
Едва успев хлебнуть по три-четыре ложки
    Невиданной окрошки,
    Ребята наши – кто куда!
Тошнит и рвет бедняг без меры,
    Как от холеры.
      Беда!
    А поварам грозит расправа
    За то, что вышла их еда –
    Еще бы ничего – бурда! –
      А то, как есть, отрава!

Ох, ликвидаторы! Что долго говорить!
  Нам с вами каши не сварить!

  Не спится Прову Кузьмичу.
В глухую ночь идет он к стражнику Фаддею.
«Охти, беды! Совсем собою не владею.
Скажи по совести, Фаддей, – я знать хочу:
Уж я ль о батраках моих не хлопочу?
    Уж я ль им не радею?
На деле, в помыслах, во всем пред ними чист!
    Скажу, как перед богом…
  А вот – гляди: подметный лист!
Они ль, а может, так какой-то стрекулист,
    Грозят поджогом!»
Печалуется Пров, – ему и невдомек,
    Что подметнул листок
Не кто иной, как плут и бражник,
    Сам… стражник.
Фаддей меж тем ворчит: «Да, милый, времена!
Крушенье света, знать, приходит, старина!
Антихрист сам никак стал сеять в людях злобу.
Всяк только и глядит, где плохо что лежит.
Одначе, чтоб самим не лезть врагу в утробу,
Нам что-нибудь с тобой придумать надлежит…
Смекай! Устроим-ка, Кузьмич, с поджогом… пробу!»
Быть по сему. В ту ж ночь, домой вернувшись, Пров
Средь сонного двора поджег вязанку дров.
Дрова попалися – сырец, горели скудно,
Так было загасить огонь совсем не трудно.
Настала енова ночь. Фаддей вошел в удар:
«А ну-ко-сь, подожги, Кузьмич, теперь амбар!»
    Кузьмич послушен.
И в этот раз огонь – верней: почти пожар –
Руками батраков был, хоть с трудом, потушен.
    У Прова пот на лбу.
  Пров крестится, благодарит судьбу.
«Постой, – шипит Фаддей, – что ж, думаешь ты, даром
Возились мы с дровами и с амбаром?
Попробуем теперь поджечь избу».
Поджег Кузьмич. Ан тут и вышла-то зарубка:
    Изба была стара, суха,
    Внутри все бревна – требуха,
    Огню податливы, что губка, –
    Как порох, вспыхнула изба.
Напрасно колокол церковный бил тревогу:
Хоть к Прову полсела сбежалось на подмогу,
Торчала через час замест избы – труба!
  И во дворе не велики остатки.
    В огне погибли все достатки
      Несчастных батраков.
Пров убивается. Фаддей же – был таков!
      Проделано все ловко.
    А был всему конец какой?
Поправил кое-как дела Кузьмич страховкой;
    Фаддея становой
«За расторопность со сноровкой»
Пожаловал двойною ассигновкой.
За всю же бывшую с пожаром кутерьму,
  – Ну, есть ли правда где на свете?! –
  Остались батраки в ответе:
Их «за поджог» всех упекли в тюрьму!

    У барыни одной
    Был пес породы странной
  С какой-то кличкой иностранной.
Был он для барыни равно что сын родной:
  День каждый собственной рукой
Она его ласкает, чешет, гладит, –
    Обмывши розовой водой,
    И пудрит и помадит.
    А если пес нагадит –
Приставлен был смотреть и убирать за ним
    Мужик Аким.
  Но под конец такое дело
    Акиму надоело.
  «Тьфу, – говорит, – уйду я к господам другим!
  Без ропота, свободно
  Труд каторжный снесу,
  Готов служить кому угодно,
Хоть дьяволу, но только бы не псу!»
  Так порешив на этом твердо,
  Оставшись как-то с псом наедине,
  Аким к нему: «Скажи ты мне,
    Собачья морда,
С чего ты нос дерешь так гордо?
      Ума не приложу:
      За что я псу служу?
За что почет тебе, такому-то уроду?!»
«За что? – ответил пес, скрывая в сердце злость.
  За то, что ты – мужичья кость,
И должен чтить мою высокую породу!»