Демьян Бедный - Том 2. Стихотворения 1917-1920

   Уж так бывает постоянно:
Клест запоет, дрозду приходится молчать.
Теперь пустился клест на новые делишки
И, слышно, норовит прибрать к рукам печать,
Стать первой скрипкою советской «Центрокнижки»,
Судьей писателей… Довольно тонкий пост!
Что ж? Если сядет нам на шею центроклест,
Не получилось бы, смотрите, Центрошишки!

Морщины новые на лбу –
Тяжелой жизни нашей вехи,
   Товарищ, кончим ли борьбу?
Товарищ, сложим ли доспехи?

Свободе нужен пьедестал.
Мы создадим его из стали.
   Товарищ, знаю, ты устал.
И я устал. Мы все устали.

Я – не герой. Но ты – герой.
И крепок я – твоею силой.
О, как мне хочется порой
Прийти к тебе, товарищ милый!

Прийти. Взглянуть в твои глаза.
Смотреть в них долго с лаской нежной.
   Еще не минула гроза,
И мы пред битвой неизбежной.

Мы будем биться. И следить
Я за тобою буду взглядом.
С тобой я должен победить
Иль умереть с тобою рядом!

Уж как я ли, между прочим,
   Не старалася:
По районам по рабочим
   Побиралася.
– Побирайсь, побирайсь, побирушечка.
С голубыми ты глазами, моя душечка!

Всех рабочих я сзывала
   Для напутствия,
Куковала-куковала
   До бесчувствия!
– Ах, кукуй, покукуй, ты, кукушечка!
Ты все песни растеряла, моя душечка!

Уж не помню, что плела я,
   Горемычная!
Сплетни, враки, ругань злая,
   Брань обычная.
– Уж ты ври, завирайся, моя врушечка,
Все равно ведь не поверят, моя душечка!

Куковала-голосила
   Я до ноченьки,
Коммунистов поносила
   Что есть моченьки!
– Покричи, покричи, ты, кукушечка,
Полечиться б тебе надо, моя душечка!

Мне тоска, другим потеха:
   Издеваются!
Почему-то все от смеха
   Надрываются!
– Посмеши, попляши, поскакушечка.
Ох, допляшешься до горя, моя душечка!

Прыгну – влево, прыгну – вправо,
   Я – задорная!
Ну, хоть ты мне крикни «браво»,
   Сотня черная!
– Ах-ах-ах, в чьих руках ты, игрушечка?
Черносотенного стала, моя душечка?!

Писал я, друзья, не для славы,
Не для легкой забавы,
Не для сердечной услады.
Не сладкие рулады,
Не соловьиные трели
Выводил я на нежной свирели:
Просты мои песни и грубы.
Писал я их, стиснувши зубы.
Не свирелью был стих мой – трубой,
Призывавшей вас всех на решительный бой
С мироедской разбойной оравой.
Не последним бойцом был я в схватке кровавой.
Просты мои песни и грубы,
Зато беднякам они любы.
Не боялся я критики строгой:
Шел упорно своею дорогой.
С вами шел я, товарищи, с вами иду
И идти буду вместе… пока упаду!

Зарыдала горько матушка.
Напился ее Панкратушка,
Нализался-налимонился,
С попадьей не церемонился:
Ухватив ее за холочку,
Всю измял ей батя челочку.

«А блюди себя, блюди себя, блюди!
На молодчиков в окошко не гляди.
Не до жиру, быть бы живу нам теперь.
К нам беда, лиха беда стучится в дверь.
Ох, пришел конец поповскому житью.
Вот с того-то я и пью, с того и пью!

С жизнью кончено привольною –
Стала Русь небогомольною –
С храмом нет союза тесного,
Уж не чтут царя небесного,
Ни блаженных небожителей,
Чудотворцев и целителей.

Добралися до таинственных вещей:
Раскрывают в день по дюжине мощей.
А в серебряных-то раках – ой, грехи! –
Ничего-то нет, опричь гнилой трухи,
Стружек, ваты да толченых кирпичей.
Чей обман тут был? Ну, чей, скажи? Ну, чей?

Мы, попы, народ колпачили,
Всех колпачили-дурачили
И крестами, и иконами,
И постами, и поклонами –
Поясными и коленными,
Пред останками нетленными.