XXX
Братцы, я вам не указ.
Может быть, в последний раз
Нынче с вами речь веду я,
Возмущаясь, негодуя
И душой за вас скорбя.
Пожалейте вы себя.
Не вверяйтесь живоглотам,
Их лихим о вас заботам,
Их змеиной, подлой лжи.
За спиной у них ножи,
Власть советская им гибель,
Власть господская им прибыль,
А для вас – наоборот.
Заклепайте ж гадам рот.
Стройте сами вашу долю,
Укрепляйте вашу волю.
Стойте, милые, горой
За советский вольный строй.
В нем одном залог успеха,
Мироеды – нам помеха, –
Лишь тогда мы все вздохнем,
Как им головы свернем.
Чем борьба вся завершится –
Красной Армией решится.
Приложите ж все труды,
Чтоб спаять ее ряды,
Чтобы дать бойцов ей боле;
Пусть она на бранном поле
Под щетиною стальной
Станет грозною стеной
И решит одним ударом
Спор о новом и о старом, –
С царской шайкой спор решит:
Злую нечисть сокрушит.
Вот. Я все сказал. Простите!
Поступайте, как хотите,
Что касается меня,
То… я «Митькам» не родня.
Не чинить чтоб вам докуки,
Завтра утром – палку в руки
И айда от этих мест
На приемный пункт в уезд.
Там – в шинель, ружье на плечи
И – до новой, братцы, встречи,
Если только вновь она
В добрый час нам суждена!»
Поползень втихомолочку нашел себе богомолочку.
(Народная пословица.)
«Здесь, – богомолке так шептал монах смиренный, –
Вот здесь под стеклышком внутри сего ларца,
Хранится волосок нетленный, –
Не знаю в точности, с главы, или с лица,
Или еще откуда –
Нетленный волосок святого Пуда.
Не всякому дано узреть сей волосок,
Но лишь тому, чья мысль чиста, чей дух высок,
Чье сердце от страстей губительных свободно
И чье моление к святителю доходно».
Умильно слушая румяного отца,
Мавруша пялила глаза на дно ларца.
«Ах, – вся зардевшись от смущенья,
Она взмолилась под конец, –
Нет от святителя грехам моим прощенья:
Не вижу волоска, святой отец!»
Отец молодушку к себе зазвавши в келью
И угостив ее чаишком с карамелью
И кисло-сладеньким винцом,
Утешил ласковым словцом:
«Ужотко заходи еще… я не обижу.
А что до волоска – по совести скажу:
В ларец я в этот сам уж двадцать лет гляжу
И ровно двадцать лет в нем ни черта не вижу!»
Удар ножа верней. К чему лобзанья в губы?
Иудою Либкнехт не предан, а убит.
Не надо слез и слов, пускай душа скорбит.
Товарищи, молчите, стиснув зубы.
На злое дело палача
Ответ один – удар меча.
* * *
Великий сын и страж заветов отчих
Шел по стопам великого отца,
И не было среди вождей рабочих
Отважнее и пламенней бойца.
Он вышел в бой с передовым отрядом
И первый пал от вражьего свинца.
И роем мы могилу сыну рядом
С священною могилою отца.
Хвала тому, кто жил и пал героем!
Пусть враг дрожит в предчувствии конца.
Товарищи, вперед железным строем!
Мы старый мир до основанья сроем –
Таков завет и сына и отца.
* * *
Ликует подлый враг, злорадства не скрывая.
– Товарищ! Пред тобой картина роковая.
Запомни смысл ее, носи ее в себе,
И то, что для врага является утехой,
Пусть будет для тебя святой и кровной вехой,
Путь указующей – к отмщенью и борьбе!
Злой, рыже-красный клёст, взобравшися на елку,
Горланит дико и без толку.
Про певчего ж дрозда вам разве лишь глухой
Решится утверждать, что дрозд певец плохой.
Однако некий клест, тупой ценитель пенья,
Насчет веселого дрозда
Держался собственного мненья
И бедного певца развенчивал всегда, –
При всяком случае – удобном, неудобном –
Он поносил дрозда в каком-то раже злобном.
Случилося одной зимой,
Что голод наступил в лесу необычайный.
(На шишки выпал год весьма неурожайный!)
Пришел для птиц конец прямой.
Вот собрался у них совет: снегирь, синица,
Чиж, кто-то там еще и первым делом клест.
Клест – оборотистая птица.
Он первый речь повел, задравши гордо хвост:
Раз, дескать, в шишках нет излишку,
То надобно скорей устроить Центрошишку ,
Все образуется тогда.
«А что касается… дрозда, –
Вдруг речь закончил клест нежданно, –
То до того, скажу, поет он бесталанно,
Что – с тем, чтоб нам его от пенья отучить, –
Из Центрошишки след дрозда нам исключить!»
Читать дальше