Демьян Бедный - Том 3. Стихотворения 1921-1929

Ботинки рваные и рваные штаны
     Превосходительной шпаны.
Где шпоры звонкие? Где яркие лампасы?
Где генеральское рычанье и гримасы?
Где важность прежняя служаки трех царей?
Какой-то «хам», «лакей» «героя-ветерана»
Прочь гонит от дверей
     Парижского ночного ресторана!

Но кто же этот грубый «хам»?
Ах, и его судьба лишилась постоянства!
Ла-кей!.. Гудит в ушах трактирный пьяный гам.
Ла-кей!.. А десять лет назад… в России… там…
     Он, полный барственного чванства,
     Был… предводителем дворянства!

Обоим в «Феврале» судьба сказала: «пас!»
Лишился звания один, другой – лампас.
По человечеству уж мы их пожалеем
     На этот раз:
Эй вы, почтенные! Ха-ха! С февральским вас,
     С десятилетним юбилеем!!!

Прощался сын с отцом, со старым, мудрым греком.
   Прижавши юношу к груди,
Сказал ему отец: «Клеон, мой сын, иди
И возвратись ко мне – великим человеком!»

   Прошли года. Вернулся сын к отцу
В наряде дорогом, весь – в золоте, в рубинах.
«Отец, я стал богат. Счастливому купцу –
Не будет равного мне богача в Афинах!»
«Мой сын, – сказал отец, – я вижу, ты богат.
Не говорит, кричит о том твое обличье.
Но ежели б ты стал богаче во сто крат,
Не в этом истинно-бессмертное величье!»

   Прошли года. И вновь вернулся сын к отцу.
«Отец, я знанье все постиг в его вершинах.
Мне, как первейшему на свете мудрецу,
Все мудрецы поклонятся в Афинах!»
И отвечал отец: «Ты знанием богат,
Прославлен будешь ты, быть может, целым светом.
Но ежели б ты стал ученей во сто крат,
Величье истинно-бессмертное не в этом!»

   Прошли еще года. И в третий раз Клеоы
Вернулся к дряхлому отцу, к родным пенатам [16].
   Но не один вернулся он,
А с братом, вырванным из вражьих пыток братом.
«Отец, я услыхал его тюремный стон,
И я ускорил час его освобожденья!»
«Мой сын! Благословен день твоего рожденья! –
Клеону радостно сказал отец-старик. –
   Смой кровь с себя, смени истлевшие одежды.
   Ты оправдал мои надежды:
   Твой подвиг – истинно велик!»

Скворцов-Степанов мне звонит,
Иван Иваныч мне бубнит,
Редактор-друг меня торопит:
«Брось! Пустяки, что чай не допит.
Звони во все колокола!
Ведь тут какие, брат, дела!»
«Что за дела? Ясней нельзя ли?»
«Шан-хай…»
     «Шан-хай!!!»
          «Кантонцы взяли!»
«Ур-р-ра, Иван Иваныч!»
                   «Ур-р-р…»
«Ты что там? Рот закрыл рукою?»
«Не то! Нам радостью такою
Нельзя хвалиться чересчур;
„Известья“ – в этом нет секрета –
Официозная газета:
Тут очень тонкая игра.
Давай-ка лучше без „ура“,
Пиши пером, а не поленом, –
Над нашим „другом“ – Чемберленом
Не измывайсь, не хохочи,
А так… чуть-чуть пощекочи,
Пособолезнуй мягко даже,
Посокрушайся, повздыхай:
„На кой-де леший в диком раже
Полезли, мистер, вы в Шанхай?
Ведь было ясно и слепому,
Понятно мальчику любому…
А вас нелегкая… Ай-ай!
Добро б, какая-либо пешка,
Но вы… По вашему уму…“
   Демьяша, злобная насмешка
Тут, понимаешь, ни к чему.
Пусть, очарованный собою,
К международному разбою
Он рвется, как рвался досель.
Не нам, себе он сломит шею.
Ведь он работою своею
Льет молоко на наш кисель:
Сейчас победно флаг народный
Взвился в Шанхае. „Рабства нет!“
А завтра весь Китай свободный
Пошлет нам дружеский привет!
  Тогда ты можешь не без шика
Взять с Чемберленом новый тон».
. . . . . . . . . .
   Иван Иваныч, разреши-ка
Облечь все это – в фельетон?!

В паутине
     Тайных линий
          Подглядели
               Мы подмен:
На картине –
     Муссолини,
          А на деле –
               Чемберлен.

Кто нам ни угрожай и кто нас ни морочь:
«Культурных наций, мол, обязанность святая
Душить Китай» (как нас семь лет назад точь-в-точь!),
Но к удушаемым сочувствие питая,
Мы будем говорить: «Бандиты! Руки прочь
От возмущенного Китая!»