Демьян Бедный - Том 3. Стихотворения 1921-1929

Сердце щемит от известья бессмысленно-злого,
Рыцарь рядов героических пал в неустанной борьбе.
Сердца последний удар и свое последнее слово,
Партия наша стальная, он отдал – тебе.

Мы вдаль наши взоры вперяем
И, в пламени новых идей
Сгорая, теряем, теряем
Неповторимых людей.

Не стало вождя-рулевого
И многих не стало бойцов,
И чаще средь дела живого
Мы, сдвинувши брови сурово,
Хороним своих мертвецов.

Но с каждою тяжкой утратой
Теснее смыкая ряды,
Взрываем мы той же лопатой
Нетронутость почвы богатой
Для новой культурной гряды.

Похабный весельчак, неотразимый «душка»,
         Степан
         Губан.
Дай водки пареньку, он выпьет целый жбан!
У молодца, что день, то пьяная пирушка.
Его зовут – ха-ха! – в какой-то культкружок
И книжечку суют. «А где ж пивная кружка?
   Шалишь! Отчаливай, дружок!»
Не в мысль Губану, что от пьянства
   До хулиганства –
   Один прыжок.
Теперь Губан познал простую мудрость эту.
За хулиганский нрав и за бандитский зуд
   Его привлек советский суд
        К суровому ответу.
   Пропойный прыщ плетет суду
   Нескладную белиберду:
Он хочет на других, таких, как сам, парнишек,
   Испуганных, завравшихся лгунишек,
         Свалить свою беду.
   Герой пивных и пьяных свалок,
В живом строительстве среди добротных балок
И крепких свай – гнилой, отброшенный чурбан,
   Как безобразен ты и жалок,
         Степан
         Губан.
Все ухарство твое – оно насквозь гнилое,
 В нем отрыгнулося былое,
Когда таких, как ты, и даже потемней,
 Скулодробительных парней,
Питомцев кабака, разгульного кружала,
 Деревня старая рожала.
В сивухе – цель твоя и прелесть жизни вся.
Погромной сволочью на пакости подзужен,
Кулацкий прихвостень, ты с темной силой дружен.
   На кой ты леший нам сдался?
   Кому – трепач такой – ты нужен?
Рабочий – в мастерской, крестьянин – на току,
Малыш – за книгою… Ты от картин подобных
   Впадаешь в черную тоску.
Ах, много ухарей завистливых и злобных
   Перевидал я на веку:
Под улюлюканье, и свист, и матершину
Я – сельский пастушок – шел в город «на машину».
Когда на прошлое свое я оглянусь,
Я снова вижу всю осклабленную гнусь,
Подобную тебе, от подвигов которой
Осталась у меня обида до сих пор.
   Будь я твоим судьей, тебе со всею сворой,
         Что служит прошлому опорой,
   Безжалостный я б вынес приговор!
Так пахарь-труженик в борьбе с травою сорной,
   Чтоб урожай не вышел плох,
Рвет, с корнем рвет рукой безжалостно-упорной
Весь мусорный бурьян и злой чертополох.

«Читали, а? – стонал один интеллигент. –
Благоустройство… Блеск… Булыжник и цемент…
Умели греки жить… Следы большой культуры…
Поди-ко-сь, никакой не знали „кубатуры“…
Достопочтеннейших владельцев имена
   Чеканились на мраморных табличках,
      Не то что в наши времена,
Когда владельцы все – у черта на куличках!..
      Эх, золотая старина!
      Под куполом белоколонным –
      Амфоры, полные вина,
   Сосуды с маслом благовонным!
Лазурь и линии божественные ваз,
Хрусталь и изумруд, ласкающие глаз!
      Ах, боже мой, как было чудно! –
   Интеллигент вошел в экстаз. –
А мы!.. Сравнить нельзя, как мы живем паскудно!»