Демьян Бедный: Том 3. Стихотворения 1921-1929

С тех пор как мир стоит, – не три, четыре года, –
Две силы борются: владыки и рабы, –
И он неотвратим, как приговор судьбы,
   Час предрешенного исхода
   Их титанической борьбы.
Чем ближе этот час, тем яростнее схватки
И тем опаснее наш каждый ложный шаг:
   Пускай порой ликует враг:
   «Рабы отброшены! Ряды их стали шатки!»
Мы, маневрируя и обходя рогатки,
Несем уверенно наш пролетарский стяг.
Отчаянье родит безумие героев,
Готовых жертвовать и делом и собой.
Но мы не прельщены отвагою слепой
И отступаем мы, чтоб, нашу мощь утроив,
С тем большим мужеством вступить в последний бой!
   Сегодня, празднуя со всем рабочим миром
      Наш праздник красный, трудовой,
Мы, может, встретимся не раз с церковным клиром
И будем видеть, как советскою Москвой
То там, то здесь пройдет молящаяся группка.
Да, это темноте народной, вековой
Есть тоже грустная уступка.
Но кто, какие господа
   Дерзнут уверить нас с насмешкою холодной,
   Что светом знания мы темноты народной
      Не одолеем никогда?!
Да, может, вы не раз, герои-ветераны,
Отступите то здесь, то там перед врагом,
Уступите в одном, чтоб выиграть в другом,
Но близок час, когда, воспламенив все страны,
К твердыне вражьей вы приставите тараны,
Громя убийц, круша последний их оплот,
Свершая наш обет и боевые клятвы.
Все жарче солнца луч. И близко время жатвы.
Мы сделали посев. И мы получим плод.

   С весны, все лето, ежедневно
По знойным небесам он плыл, сверкая гневно, –
   Злой, огнедышащий дракон.
Ничто не помогло: ни свечи у икон,
Ни длиннорясые, колдующие маги,
Ни ходы крестные, ни богомольный вой:
Ожесточилася земля без доброй влаги,
Перекаленные пески сползли в овраги,
Поросшие сухой, колючею травой,
   И нивы, вспаханные дважды,
Погибли жертвою неутоленной жажды.
   Пришла великая народная беда.

   Есть, братья, где-то города:
Раскинув щупальцы, как спруты-исполины,
Злом дышат Лондоны, Парижи и Берлины.
Туда укрылися былые господа,
Мечтающие вновь взобраться нам на спины
И затаившие одно лишь чувство – месть.
О, сколько радостных надежд несет им весть,
Что солнцем выжжены приволжские равнины,
Что обезумевший от голода народ,
Избушки бросивши пустые и овины,
Идет неведомо куда, бредет вразброд,
Что голод, барский друг, «холопскому сословью»
Впился когтями в грудь, срывая мясо с кровью,
И что на этот раз придушит мужика
Его жестокая костлявая рука.
А там… ах, только бы скорее!.. Ах, скорее!..
   И рад уже эсер заранее ливрее,
В которой будет он, холуй своих господ,
Стоять навытяжку, храня парадный ход:
– Эй, осади, народ!.. Не то чичас по шее!..
   Эй, осади, народ!..

   Поволжье выжжено. Но есть места иные,
      Где не погиб крестьянский труд,
   Где, верю, для волжан собратья их родные
   Долг братский выполнят и хлеб им соберут.
   Пусть нелегко оно – налоговое бремя,
   Но пахарь пахарю откажет ли в нужде?
   Мужик ли с мужиком убьют преступно время
   В братоубийственной, корыстной, злой вражде?
   Пусть скаредный кулак для хлеба яму роет,
      Тем яму роя для себя, –
Тот, кто голодному в день черный дверь откроет,
Об участи его, как о своей, скорбя,
Кто, с целью побороть враждебную стихию,
Даст жертвам голода подмогу в трудный год,
Тот и себя спасет и весь родной народ.
   Спасет народ – спасет Россию!

То-то, братцы, и оно.
   Яблоновский, браво!
Возвращай уж заодно
      Крепостное право!

Се – Аника из Аник,
Белый рыцарь без забрала.
Поскребите либерала,
Перед вами – крепостник!

Недавно я писал о русских либералах,
   Помешанных на белых генералах.
Царь Павел был на что самодержавный зверь,
А либералы ждут: «Такого б нам теперь!»
   Я удостоился на выпад свой ответа, –
   От бешенства не взвидя света,
Какой-то либерал мне пишет напрямки
   (Без подписи и, значит, без обмана):
   «Что Павел? Павел – пустяки.
Не Павла жаждем, – Тамерлана!»
Так вот он, либерал, каков, когда он гол:
Не крепостник уже, а кочевой монгол!