Демьян Бедный - Том 3. Стихотворения 1921-1929

Нам сей пример – он тут уместен! –
Из Иловайского известен:
   Противник Цезаря, Помпеи,
Был Милюкова не глупей.
«Что Цезарь мне и Рубиконы! –
Помпеи хвалился. – Хлам какой!
Да стоит топнуть мне ногой,
И вырастают легионы!»
   Конец Помпея был каков?
«Протопал» он свою карьеру!
И вот папаша Милюков
Такому следует примеру?!
«Мы – здесь, – кричит, – мы здесь! Мы
здесь!»
«Да где ж?»
«В Берлине и в Париже!»
Подумаешь, какая спесь!
Рискните сунуться поближе!!

Простор бескрайный океана.
Знамен победных алый цвет.
Бойцы! От Бедного Демьяна
Примите пламенный привет!

Владивосток! Теперь ты вправе –
Права дала тебе борьба! –
Стать назло вражеской ораве
Красой ценнейшею в оправе
Советско-русского герба!

Рабочему беда как туго.
Кому там важно: ел он? пил?
Зато великий Стиннес Гуго
Уж треть Германии скупил!
А социал-прохвосты рады
И каждый день – не устают! –
Читают умные доклады,
Где гимны Стиннесу поют.
А коль на острую занозу
Решатся в ход пустить угрозу,
То Стиннес только скажет: «Тут!»
И циркуляр напишет трестам:
«Весь этот грозный шум раздут.
Они угрозы все сведут,
Как и всегда, к фальшивым жестам!»

Трум-ту-ту-тум!
Трум-ту-ту-тум!
Движутся, движутся, движутся, движутся,
В цепи железными звеньями нижутся,
Поступью гулкою грозно идут,
Грозно идут,
Идут,
Идут
На последний, на главный редут.

Главная Улица в панике бешеной:
Бледный, трясущийся, словно помешанный.
Страхом смертельным внезапно ужаленный,
Мечется – клубный делец накрахмаленный,
Плут-ростовщик и банкир продувной,
Мануфактурщик и модный портной,
Туз-меховщик, ювелир патентованный, –
Мечется каждый, тревожно-взволнованный
Гулом и криками, издали слышными,
У помещений с витринами пышными,
Средь облигаций меняльной конторы, –
Русский и немец, француз и еврей,
Пробуют петли, сигналы, запоры:
– Эй, опускайте железные шторы!
– Скорей!
– Скорей!
– Скорей!
– Скорей!
– Вот их проучат, проклятых зверей,
Чтоб бунтовать зареклися навеки! –
С грохотом падают тяжкие веки
Окон зеркальных, дубовых дверей.
– Скорей!
– Скорей!
– Что же вы топчетесь, будто калеки?
Или измена таится и тут!
Духом одним с этой сволочью дышите?
– Слышите?..
– Слышите?..
– Слышите?..
– Слышите?..
– Вот они… Видите? Вот они, тут!..
– Идут!
– Идут!

С силами, зревшими в нем, необъятными,
С волей единой и сердцем одним,
С общею болью, с кровавыми пятнами
Алых знамен, полыхавших над ним,
Из закоулков.
Из переулков,
Темных, размытых, разрытых, извилистых,
Гневно взметнув свои тысячи жилистых,
Черных, корявых, мозолистых рук,
Тысячелетьями связанный, скованный,
Бурным порывом прорвав заколдованный
Каторжный круг,
Из закоптелых фабричных окраин
Вышел на Улицу Новый Хозяин,
Вышел – и все изменилося вдруг:
Дрогнула, замерла Улица Главная,
В смутно-тревожное впав забытье, –
Воля стальная, рабоче-державная,
Властной угрозой сковала ее:
– Это – мое!!
Улица эта, дворцы и каналы,
Банки, пассажи, витрины, подвалы,
Золото, ткани, и снедь, и питье, –
Это – мое!!
Библиотеки, театры, музеи,
Скверы, бульвары, сады и аллеи,
Мрамор и бронзовых статуй литье, –
Это – мое!!.

Воем ответила Улица Главная.
Стал богатырь. Загражден ему путь.
Хищных стервятников стая бесславная
Когти вонзила в рабочую грудь.
Вмиг ощетинясь штыками и пиками,
Главная Улица – страх позабыт! –
Вся огласилася воплями дикими,
Гиком и руганью, стонами, криками,
Фырканьем конским и дробью копыт.
Прыснули злобные пьяные шайки
Из полицейских, жандармских засад:
– Рысью… в атаку!
   – Бери их в нагайки!
– Бей их прикладом!
   – Гони их назад!
– Шашкою, шашкой, которые с флагами,
Чтобы вперед не сбирались ватагами,
Знали б, ха-ха, свой станок и верстак,
Так их! Так!!
– В мире подобного нет безобразия!
– Темная масса!..
                  – Татарщина!..
                    – Азия!..
– Хамы!..
         – Мерзавцы!..
                    – Скоты!..
                    – Подлецы!..
– Вышла на Главную рожа суконная!
– Всыпала им жандармерия конная!
– Славно работали тоже донцы!
– Видели лозунги?
– Да, ядовитые!
– Чернь отступала, заметьте, грозя.
– Правда ль, что есть средь рабочих убитые?
– Жертвы… Без жертв, моя прелесть, нельзя!.
– Впрок ли пойдут им уроки печальные?
– Что же, дорвутся до горшей беды!