Константин Бальмонт - Том 3. Стихотворения

По углам шуршат кикиморы в дому,
По лесам глядят шишимары во тьму.
В тех – опара невзошедшая густа,
Эти – белые, туманнее холста.

Клеть встревожена, чудит там домовой,
Уж доложено: Мол, будешь сам не свой.
Не уважили, нехватка овсеца,
И попляшет ваш коняга без конца.

Челку знатно закручу ему винтом,
И над гривой пошучу, и над хвостом.
Утром глянете, и как беде помочь,
Лошадь в мыле, точно ездила всю ночь.

В поле выйдешь, так бы вот и не глядел.
Словно на смех. И надел как не надел.
На околице два беса подрались,
Две гадюки подколодные сплелись.
А придет еще от лешего тоска,
Хватишь водки на четыре пятака.
Ну, шишиморы, пойду теперь в избу.
Ну, кикиморы, в избе как есть в гробу.

Эти белые березы
   Хороши.
      Хороши.
Где ж мой милый? В сердце слезы
   Утиши.
      Поспеши.
Или больше он не хочет?
   И алмаз
      Мой погас?
Вот кукушка мне пророчит
   Близкий час.
      Смертный час.
Или нет мне поцелуя?
   Милый мой!
      Милый мой!
Если из лесу пойду я, –
   Не домой.
      Не домой.
Быть с тобою, или в землю.
   Там, в сырой,
      Пламень скрой.
Там в могиле, тайну скрою,
   Милый мой!
      Милый мой!

В водокрути, в водоверти,
Пляшут ведьмы, скачут черти.
  Расступись-ка, водокруть,
  Дай в тебя мне заглянуть.

Я среди людей бывала,
Знаю разных лиц немало.
  Истомилась там, смотря,
  Что ж мне медлить в мире зря.

Вот, я здесь еще девица,
Но иные вижу лица.
  Покрутитесь предо мной,
  Буду Дьяволу женой.

Мне наскучило людское,
Предо мной пляшите вдвое.
  Закрутись, моя душа,
  Пляска в полночь хороша.

Мчитесь в пропасть, лица, лица,
Я венчанная царица.
  От людей хоть прямо в Смерть,
  Замыкайся водоверть.

От Моря до Моря другого,
От воды до великой воды,
Смутьянило мертвое слово,
Не песню рождало; а льды.

Бродило как будто благое,
Ходило как вольная весть.
«Пребудьте в могильном покое.
Молчите. Вам нечего есть.

Молчите. За вас в говорильне
К словам громоздятся слова.
Могильнее. Тише. Могильней.
Стелитесь, как в ветре трава».

Так тешится мертвое слово,
Не чуя грядущей беды.
От Моря до Моря другого,
От воды до великой воды.

Мерю степь единой мерою,
Бегом быстрого коня.
Прах взмету, как тучу серую.
Где мой враг? Лови меня.

Степь – моя. И если встретится
Скифу житель чуждых стран,
Кровью грудь его отметится.
Пал – и строй себе курган.

У меня – броня старинная,
Меч прямой и два копья,
Тетива на луке длинная,
Стрел довольно. Степь – моя.

Лик коня, прикрытый бляхами,
Блеском грифов, птиц, и змей,
Ослепит огнем и страхами
Всех врагов меты моей.

А мета моя – высокая,
Византийская княжна,
Черноокая, далекая,
Будет мне мечом дана.

Полетим как два мы сокола.
Звон бубенчиков, трезвонь.
Кто вдали там? Кто здесь около?
Прочь с пути! Огонь не тронь!

Белый сокол, светлый сокол, он отец,
Серый сокол, соколица, – это мать.
Светлый сокол, клюв и когти – в глубь сердец,
Он когтями так умеет обнимать.

Белый сокол, сильный сокол, солнцеок,
Серый сокол, темный сокол – в глубь гнезда.
Светлый сокол, твой полет в лучах высок,
Темный сокол, над тобой во тьме звезда.

Я иду, иду. Всюду степь и степь.
Небо шлет звезду. Упадет за степь.
Небо шлет еще. Свет умрет в пути.
Этот звездный счет мне ль умом пройти!

Я пою себе: Дух смутьян, свирель.
Говорю себе: Да порви же цепь.
День уходит в тень. Всюду степь и степь.
Ночь уходит прочь. Не проходит степь.

Здесь мы бродим на степи. Говорим себе: Терпи.
Говорим себе мы: Спи. Сон – спасение в степи.

Здесь мы веселы тогда, – лишь тогда, когда мы пьяны.
Разрушаем ровность дней, – лишь как строим мы курганы.

Здесь напрасно смотрит глаз. Ищет, ищет, – гаснут силы.
Ровность степи давит нас. Здесь высоки лишь могилы.