Константин Бальмонт - Том 3. Стихотворения

Вон видишь, в дома шестигранные,
  В снежистость, в душистость вошли,
Золотистые, малые, странные,
  Их не слышно в цветочной пыли.

Но не слышно лишь нам. Все ж в волнении,
  Если ночью близ ландышей мы,
Словно в пеньи мы, в мленьи, в молении
  Белозвонной мглы – полутьмы.

Лишь Бог – творец, лишь Бог – всезрящий,
Лишь Бог – над вихрями планет,
За ними, в них, везде, в грозящей
Провальной мгле, и в травке спящей,
В орле, и в ласточке летящей,
Лишь Бог – поэт.

Гремите, солнечные струны,
Звените, лютни бледных лун,
Пропойте «Бог» в морях, буруны,
Запомним все, пока мы юны,
Начальный звук венчальной руны:
Лишь Бог – колдун.

– Для чего нам Солнце засветилось сегодня?
– Для радости зрения лика Господня.
– Для чего же оно горело вчера?
– Для радости зрения лика Господня.
– А завтра зачем? – Чтоб воскликнуть: Пора!
Будем в радости зрения лика Господня.

Люблю тебя, люблю как в первый час,
Как в первый миг внезапной нашей встречи.
Люблю тебя. Тобою я зажглась.
В моей душе немолкнущие речи.

И как мою любовь я назову?
Восторгом ли? Мученьем ли? Борьбою?
Ей нет конца, покуда я живу,
Затем что я живу одним тобою.

Завершены часы священных оргий.
Я знал. Любил. Безумствую. Люблю.
Застыв, как тень, в паническом восторге,
Биения моих терзаний длю.

Благоговейно, гимнами хорала,
Во мне пост бессмертная любовь.
Не говори, что блеска в жизни мало.
Благослови. Люби. Не прекословь.

С первым птичьим криком Ночь сломалась,
Зеркало хрустальное разбилось,
Травы зашептались, чуть, шурша.
В озере все Небо отражалось,
Полночь в безглагольном отразилась,
Тихая, в безгласном задержалась,
Капли звезд из звездного ковша.

Но рука незримая качнулась,
Звездное качнула коромысло,
Капля с Неба свеялась к Земле,
И одна былинка шевельнулась,
Изменив серебряные числа,
Вся сребристость в числах пошатнулась,
Птицу разбудив в росистой мгле.

Вскликнула, и с легким этим свистом
Целый замок рушился молчанья,
И раздался всюду тонкий звон.
Птичий хор напевом голосистым
Двинул звуковые колебанья,
Шевельнул затоном серебристым,
И румянец бросил в небосклон.

Твой нежный смех был сказкою изменчивою,
Он звал, как в сон зовет свирельный звон.
И вот венком, стихом тебя увенчиваю,
Уйдем, бежим, вдвоем, на горный склон.
Но где же ты? Лишь звон вершин позванивает.
Цветку цветок средь дня зажег свечу.
И чей-то смех все в глубь меня заманивает.
Пою, ищу, «Ay! аy!» кричу.

Я тебя восхваляю, о, Майя живая,
Трепетом струн.
Ты свой круг завершаешь, в сияньях вступая
В тринадцать Лун.
Ты везде со мною, где любовь огневая
Мне шепчет: Ты юн.
Ожерелье сплетешь, но жемчужины, тая,
Льются в бурун.
И буря хохочет, как ведьма седая,
Как злой колдун.
И буря разъялась, ты вновь голубая,
О, Майя, ты снова идешь, круговая,
В тринадцать Лун.

Я живу в дворце, чье имя – Царство Мая.
Прилетает к окнам Птица голубая,
Крылья у нее и перья – цвета дней,
Цвета голубых пространственных зыбей.
И поет та Птица. Говорит про время.
Мне как будто капли падают на темя.
Будто синих молний жгут меня лучи.
Дождь ли раскаленный? Не могу понять я.
Но, закрыв глаза, колдую я: – Молчи.
Вот, кому-то снова я раскрыл объятья.
Губы, в поцелуе, шепчут: – Навсегда.
Взоры, приоткрывшись, мечут блеск заклятья.
Изумрудны листья. Говорит вода.
Исчезает в далях Птица голубая.
И другие птицы плещут в Царстве Мая.

Там, где древо мировое,
Там, где ясен Игдразил,
Слышно пенис живое,
И как будто звон кадил.

Это – пение Идуны,
И когда ты невзначай,
Проходя, услышишь руны,
Вложишь в струны вечный Май.

Это – пение Идуны,
На узорчатых ветвях,
Там, где яблоки – как луны,
И как солнца в облаках.