Константин Бальмонт - Том 4. Стихотворения

И разве я не был змеей семиглавой,
Как воды горели и воздух был рдян?
Я мыслю об этой поре величавой,
Когда мне приливный гудит Океан.

И разве не стал я малиновкой серой,
Явившей, что сердце ея из огня?
Цепь ликов прошел я – и полною мерой
И поступью тигра – и ступью коня.

Откуда бы взял я всю редкостность клада
Несчитанной страсти ко всем существам?
Все было мне нужно. И вот еще надо
Иной камнеломни, чтоб выстроить храм.

Когда упадают дремотно ресницы
И я в многозоркую ночь ухожу.
Поют и поют голубыя мне птицы,
Что новую нужно пробить мне межу.

Сребролунный горит подоконник,
Говорит хрусталями окно.
Благовонный качается донник,
Сновидение манит на дно.

Хороши удлиненный кисти,
Голубыми качает один.
А другой, легковейно-душистей,
Как кропило дремотных куртин.

Новолуннею полночью сонной
Их кадильницы знают свой срок.
С их пахучим дыханьем созвонный,
Шевелит их кусты ветерок.

Доглядеть бы всю тайну их взгляда,
Додышать бы цветочную кровь,
Досказать бы созвездьям – что надо,
Чтоб приснилось желанное вновь.

Додремать все томленье разлуки,
Чтобы любящий вновь был любим,
И дождаться, чтоб милыя руки
Дотянулись объятьем своим.

Потянул ветерок по деревьям,
Переметны шуршанья в ветвях,
К оснеженным безвестным кочевьям
Заскользил я в проворных санях.

Парусами – вздуваются тучи,
Как ладьи – сгроможденья снегов.
И лучи упадают, певучи,
На зубчатыя кровли домов.

От семи легконогих оленей
Под Луной поднимается пар.
Я доехал. Раскрытый сени.
Вот он, звон наливаемых чар.

«Заждались», говорят. «Не впервые.
Никогда не торопишься к нам».
И поют мне глаза голубые,
Что конец здесь тоске и ветрам.

Мы пируем в высоком чертоге,
Наливаем мы Солнце в хрусталь.
А Луна, закрепись на пороге,
Серебрит океанскую даль.

Не стукнет, не брякнет, а угол темней.
И видно, по спуску немых ступеней,
Что час наступает продольных теней.

Не скажет, не спросит, а слышится вздох.
Росой зазвездился сереющий мох.
И явственен в сердце глаголящий Бог.

Густеет влиянье таинственных сил.
В душе колебанье незримых кадил.
И путь свой крылом козодой зачертил.

Померк доснявший узорный балкон.
В селе отдаленном смолкающий звон.
Глубокою синью налит небосклон.

За садом белеет прохладою луг.
Дневныя свершенья – законченный круг.
На небе мерцание гроздий и дуг.

Так скоро за первой Вечерней Звездой
Верховные кони сверкнули уздой,
И Серп Новолунний взошел над водой.

Ладьей отразился в зеркальном пруду.
Все стройно и цельно в своем череду.
В осоке шуршанье, в ней ветер в бреду.

В ней старыя мысли проснулись опять.
Змеиные стебли никак не унять,
И возле шуршащих зазыбилась гладь.

Прямится змеиный – не выпрямлен рост.
А тихая поступь умноженных звезд
Уж Млечный повсюду обрызгала мост.

Кто хочет, пусть дремлет. Кто может, пророчь.
Лавинная мгла залила узорочь.
Всемирно мерцает безгласная Ночь.

Я всегда убаюкан колыбельною песней,
  Перед тем как в ночи утонуть,
Где, чем дальше от яви, тем странней и чудесней
  Открывается сказочный путь.
В дни как был я ребенком, это голос был няни,
  Уводивший меня в темноту,
Где цветы собирал я для певучих сказаний,
  Их и ныне в венок я сплету.
В дни как юношей был я, мне родныя деревья
  Напевали шуршаньем вершин,
И во сне уходил я в неземныя кочевья,
  Где любимый я был властелин.
А поздней и позднее все грозней преступленья
  Завивали свой узел кругом.
Но слагала надежда колыбельное пенье
  И журчала во мне родником.
И не знаю, как это совершилось так скоро,
  Что десятки я лет обогнул.
Но всегда пред дремотой слышу пение хора,
  Голосов предвещающих гул.
А теперь, как родная так далеко Светлана,
  И на чуждом живу берегу,
Я всегда засыпаю под напев Океана,
  Но в ночи – на родном я лугу.
Я иду по безмерным распростертым просторам,
  И, как ветер вокруг корабля,
Возвещают мне реки, приближаясь к озерам,
  Что бессмертна Родная Земля.
А безмерная близко расплескалась громада,
  И всезвездный поет небосвод,
Что ниспосланный путь мой весь измерить мне надо
  И Светлана меня позовет.