Максим Рыльский - Стихотворения и поэмы

Чудится злое дыхание пьяной тропической ночи,
Диких зверей голоса и запахи пастбищ звериных,
Шум океана, чьим эхом прозрачная речка бормочет,—
Мирная речка в зеленых, веселых и тихих долинах.

Может быть, где-то доныне живут лотофаги счастливо,
Может быть, в дебрях, как прежде, свирепые бродят циклопы?
Может быть, звезды, что ярко сияют на глади залива, —
Зевсовы очи, глядящие в очи Европы?

Стучат подо мною колеса,
Мы едем веселой гурьбой.
У берега клонятся лозы,
И аист плывет над рекой.

По ветру летите, надежды,
Как рой лепестков голубых!..
Сосед мой расставил прилежно
Строй удочек хитрых своих.

Забыть бы ненужные слезы
И чайкою, птицею стать!
Стучат подо мною колеса,
Не надо мне счастья искать!

Еще с времен Гомера, Феокрита
Прикрасами поэзии повита
Была забава наша. А Назон?
Рыбалку тоже вспоминает он,
Хоть скуповато. Благостные воды,
В них отраженный светлый лик природы,
Береговая, вся в цветах, трава
И душ простых немудрые слова, —
Ну чем не пристань после бурь житейских,
Не мир полей цветущих Елисейских?

Чем жарче чувства в тайниках души,
Тем больше тянет отдохнуть в тиши.
Так и меня — чуть нос я с горя вешал —
То линь, а то старик Аксаков тешил.
Пускай смеются! Не один мудрец,
И даже царь, забыв про свой венец,
Под вечер иль пред солнечным восходом
Сидел с удой, кристально чистым водам
Всё отдавая, что тревожит ум, —
И горечь славы, и бессилье дум.

В тумане Темзы и над тихим Доном,
Над океаном, будто жизнь, бездонным,
На озере, где Пушкин отдыхал
И доброго Вергилия читал,
На стынущем от холода Амуре,
На берегах таинственной Миссури,
В краю галушек, крепких варенух
(Увы, мифическом!), — рыбацкий дух
Не угасим. Ужение пристало
Всем — от сапожника до генерала.

Синеет утро, и роса горит,
Волна с волной еще не говорит,
А мы сидим, следя за поплавками,
И только тишь да небеса над нами.

Вот за густой осокой поплавок
Лег — задрожал — поднялся — вновь прилег,
Рука, дрожа, удилище хватает,
И линь зеленый воду рассекает
И, только-только не порвав лесу,
Весь золотясь, трепещет на весу…
«Тихонько! Легче!» — шепчешь ты со страстью,
Как собственному, рад чужому счастью…
Конец борьбе. Дымки от папирос
Плывут, синея. Ветерок донес
К нам кряканье чирков меж тростниками…
И только тишь да небеса над нами.

На кольях над водой стоит шалаш.
Весь камышом пропах закуток наш,
В нем тень, покой и сумрак первозданный.
Дениса поджидая и Богдана,
Мы прилегли и, выпив по одной,
Нырнули в легкий сон, как в мир иной.
Не сон, а грезы, и не жизнь, а волны,
Не мысли — облачка́, что ветром полны
И тают в излученье золотом,
Как чистый дым над жертвенным огнем.
Крепчает ветер, за волною мчится, —
Догонит ли?
А нам покойно спится
В пахучей колыбели над волной,
К тому ж мы пропустили по одной!

Трещит мороз, — с утра он круто взялся.
Я зря весь день за зайцами гонялся,
Зато в душе сверкающий снежок
На муки все, на все волненья лег.
Поужинав, у печки мы, без света,
Сидим, как Робинзон в пещере; лето
Мы вспоминаем и заводим спор,
Затеяв свой, рыбацкий, разговор.
А на стене не счесть на полках тесных
Поэтов именитых и безвестных:
С Гомером рядом дремлет здесь Бодлер,
Хоть нынче много ближе нам Гомер.
Но есть еще там полочка иная:
Не Малларме там красота больная,
Не милый Диккенс, тот, что жизнь любил,
Уютное гнездо себе там свил, —
Нет! Полку ту украсил книжкой дивной
Барон Черкасов, старый и наивный.
Там и Аксаков, там и Плетенев,
Там «сазанятник» гордый Сибилев
(Возможно, и не всем они известны,
Но рыбаками чтимы повсеместно).
Там блёсны, поплавки, набор крючков —
Дружки немые братьев-рыбаков.
Та полка средь других — как среди жита
Наш скромник василек, росой омытый, —
Кого гнетет людское зло, для тех
Она родник веселья и утех.

Вот так-то на досуге, без усилий,
Слагаю я стихи в старинном стиле;
А ты их, брат, хоть изредка читай
И, вспомнив то, что было, — помечтай.