Максим Рыльский - Стихотворения и поэмы

Какое множество погибло лебедят
В болотном мороке, во мгле былой России!
Они рвались в простор из-за семи оград,
Им снилось: вдалеке горят огни живые!
Таким вот был Степан, двоюродный мой брат.
Отцу он подавал надежды неплохие, —
На сына своего надеялся весьма
Брат матери моей, мой дядюшка Кузьма.

Мой брат двоюродный не мог работать в поле, —
На ногу правую он с детства припадал.
Учился ж как никто в церковной нашей школе
И в Александровском [137] Александровское ремесленное училище в Киеве на Подоле. (Кузьма его отдал
Учиться ремеслу). И жил он на Подоле.
Знакомства тайные, как видно, завязал.
Вернулся он домой партийным. .. (По секрету
С восторгом сообщил Ясько мне новость эту.)

Японская война передо мной встает
В туманной пелене, и пятый год в тумане.
Тогда словам иным мы начинали счет:
«Собранье», «стачка», «шпик», «штрейкбрехеры», «восстанье».
Забросив ремесло, Степан исчез в тот год,
И слухи лишь одни ходили о Степане,
Что, дескать, наш Степан под стражу заключен
И вечный двигатель в тюрьме придумал он.

Я помню, про него вся волость говорила,
Что был бы инженер прекрасный из него,
И мудрецы, твердя: «Не тратьте, куме, силы»,
Качали головой: «Что значит баловство!
Беда с такими вот!» — «Мне лучше б лечь в могилу, —
Кузьма говаривал, хватив того-сего,—
Чем сына потерять, разумника такого!»
И больше про него я не слыхал ни слова.

Да где и услыхать! Скажу я про Яська.
Клин журавлей летит, осенние затоны
Синее с каждым днем, всё холодней река,
Береза в золоте, а дуб еще зеленый,
А паутины нить уж до чего тонка!
И осень русая глядит, как мы, гулёны,
Взяв Какваса с собой, я и Ясько — вдвоем,
Два гордых лучника, «охотиться» идем.

Свистят и клыкают — о, звук животворящий! —
В кустарнике дрозды; а вся земля в шелках;
Пестреют пятна рощ, а воздух — меда слаще.
О, как серьезно лук сжимали мы в руках,
И разговор какой вели мы настоящий.
Таинственную дичь вдруг высмотрев в кустах
(Дичь эту вальдшнепом германцы окрестили),
Пускали стрелы мы — они безвредны были!

И с куропатками встречался наш отряд,
И делал стойку пес, наш Каквас, вот ей-богу,
Да не было ружья! Ах, почему мой брат —
Иван — не верит нам! Он, впрочем, понемногу
Еще охотился на крыжней и чирят,
И, с ним идя в поход, как били мы тревогу,
Как в воздухе звенел рассказ проворный наш
О месте том, где дичь сама летит в ягдташ!

Давно я поседел, но с этим чувством сладу
Теперь, как в детстве, нет, и славлю каждый раз
Лесов глубокий шум и влажную прохладу,
Росинки на сучке блистающий алмаз,
Рассвета сизого разумную усладу,
В сплетениях ветвей звериный древний лаз, —
И сердце вновь и вновь, как в детстве, замирает,
Лишь вальдшнеп из куста прямой свечой взлетает!

О друг мой, человек, весь преданный земле,
Весь у земных забот в неодолимой власти!
Для нас с тобой поля в осеннем хрустале,
И паводок весны, и на алмазном насте
Красавцы снегири, и книги на столе,
И смелых мыслей взлет, и полный кубок страсти,
И дружбы радостный и радужный стакан,
И марта яркий блеск, и сентября туман!

Нет, разве не для нас всё, чем мы овладели,
Что пот наш оросил и освятила кровь?
Улыбку матери забыть ли, в самом деле,
В сердцах угаснет ли когда-нибудь любовь?
И разве стаи все над миром пролетели,
Все муки отцвели и зорь не будет вновь?
Весна отмоет кровь, пройдет зимы угроза,
И расцветет земля, как молодая роза!

Свое минувшее припомнивши не раз,
Припоминая вновь младенческие годы,
Я понял хорошо, — с Яськом сроднили нас
Одни стремления и светлый мир природы.
Взяв семечек и груш набравши про запас,
Мы шли с приятелем в далекие походы,
А третьим Каквас был, и всем казался трем
Наш садик — пущею, скворец же — глухарем.

Всю жизнь свою играть куда как люди падки:
Играют юноши, играют старики!
Мы знали: не убить из лука куропатки,
А всё ж охотились — отменные стрелки!
Бывает кое с кем: между бровями складки,
Морщины на лице, и в серебре виски,
А детскую стрелу опять пускать готов он,
Подобно нам с Яськом, искусством зачарован.