Максим Рыльский - Стихотворения и поэмы

Родной народ передо мной сияет
Неугасимым огненным столпом
И сердце мне в ненастье согревает.

История, перед твоим судом
Предстану — «птица малого полета» [135] Слова Мицкевича. —
И напоследок оглянусь кругом.

И спросит суд: «Завершена ль работа?
Ты не напрасно ль прожил на земле?
По чести говори, суд ждет отчета!

Ты ощущал ли на своем челе
Прикосновенье трудовой ладони,
Грозящей всякой ржавчине и тле?»

В своем допросе — чуждый беззаконий —
Меня он спросит: «Волос твой седой,
Быть может, знак неистовой погони

За радостью, довольной лишь собой,
За песнею, тебе лишь только милой?
Гордиться можешь ли хотя б одной

Страницею, в какой бы чувство было,
В труде бессонном, в длительном бою
Нас наполняющее новой силой?»

Отвечу так: «Я прожил жизнь свою,
И ошибался я неоднократно,
За что страданий чашу ныне пью,

Но не оставил я дороги ратной,
Призванья своего не утопив
В потоках лжи, обманщикам приятной.

Клянусь, что не был я себялюбив.
Мне вымыслов казалось мертвым море
И неживым — мишурных грез разлив.

С народом радость я делил и горе,
По ровному пути и крутизне
С ним вместе шел, его напевам вторя.

Я предан был душой своей стране, —
Сказать о том, что душу согревало,
На склоне жизни захотелось мне.

Хотел я отразить хоть в капле малой
Прошедшее, о нравах давних злых
Сказав всё то, что тут сказать пристало.

О тех, кого давно уж нет в живых,
Но близких сердцу, мне так сладко пелось —
Я видел простоту их душ прямых.

Я знал: земля по-новому оделась
И прошлого весна не озарит,
Но я служил, чему служить хотелось».

Отвечу так. И суд меня простит.

Как много бабочек! Числа нет белым парам!
Мерцает их снежок на голубых цветах.
Недавно дождь прошел. Всё дышит теплым паром:
Травинки, лужицы в дорожных колеях.
Июнь уж недалек. Подобные отарам,
Светлеют облака на влажных небесах.
И сердцу верится, и нет в душе сомненья,
Что будут жить и жить надежды и стремленья.

Удилище, леса, крючок да поплавок —
Снаряд куда как прост! Дрожит вода, сверкая.
Барашки по небу блуждают без дорог,
По ветреным лугам, как тени, пробегая.
Мгновений слышится медлительный звонок.
Так капли падают в кувшин, одна, другая…
Отвязан наш челнок, раздался стук весла, —
Подвижная тропа за челноком легла.

В той лодке — брат и я. Земля пусть над тобой
Пушинкою лежит, Иван мой молчаливый!
Спасибо, братья, вам. Мечтатели душой,
Вы оба были так сердечны, незлобивы.
Покуда я живу, живете вы со мной,
Исчезнем вместе мы, как песни переливы,
Как песня грустная далеких чумаков,
Навек замолкшая меж заливных лугов.

Был не болтлив Иван. Молчальника такого
С жемчужницей сравню, которая свой дом
Привыкла открывать лишь изредка. Ни слова
Не скажет брат, когда он в обществе чужом.
Зато, сменив пиджак на куртку рыболова,
В часы, когда вода мерцает серебром,
Он оживал, он пел, немало зная песен,
И анекдот его тогда был интересен.

Событий множество он помнил и имен,
Он в памяти хранил запас вещей огромный.
Когда он говорил, вставал из мглы времен
Отец горячий наш, с ним — Антонович скромный
(Был с юных лет еще союз друзей скреплен).
Их Юзефович гнал, бранил Пихно погромный,
А Лысенко любил, Старицкий уважал
И «Диоскурами» Иван Франко назвал.

Былое осуждать иной куда как шибок! —
Разумный надобен к истории подход.
Среди великих битв, среди ничтожных сшибок
Пусть понимать ее нас каждый учит год
И каждый новый день. Не избежал ошибок
По молодости лет и автор в свой черед.
(Я от критической не укрываюсь кары,
Но помните: пишу всего лишь мемуары.)

Мне перед критикой пришлось держать ответ
За эти вот мои «забытых предков» тени.
Я рисовал людей давно прошедших лет
Карандашом своих тогдашних впечатлений.
Иначе б я судил сейчас, а может, нет:
Не всякий критик ведь не знает заблуждений.
А впрочем, в старину не забираясь вспять,
Я Антоновича не стану защищать.