Вероника Долина - Цветной бульвар

…Вот идет легко, как император —
Хоть и в тяжкой упряжи из кож.
Человечьих душ аккумулятор.
Агнец, что на ангела похож.

Этой самой поступи воздушной
Как могу не слышать отголос,
Если мне в последней ночи душной —
Без собаки мерзнуть довелось…

Отнесите мое письмо
Тому – кому оно не придет само.

Да, одной из моих мечт
Было сделать одну из почт
Такой – чтоб была там бессильна речь.
И, возможно, всесильна ночь.

Отвезите мое письмо
Туда – куда оно не придет само.
Мне самой уже все равно
Ямщиком служить не дано.

Давно. Давно. Давно.
Сто двадцать лет тому.
Оно. Оно. Оно.
Ей страшно. И ему.

Дымится полоса.
Страна мужей и жен —
Где всяк на полчаса
Разъят, разоружен,

…Невыносимо гол,
Неприхотлив, как галл.
Умел бы – не ушел.
Умел бы лгать – солгал…

В те прежние года
Никто не думал лгать.
Мы верили тогда,
Что надо избегать —

Позорной левизны,
Тяжелой правоты.
Ни мужа, ни жены.
Теперь скажу – понты.

Без воздуха, во мгле
Сто двадцать лет живу.
Не знаю, кто во мне
Колеблет тетиву…

Бывает, что стрела
Перечеркнет строку,
Сама я не смогла.
И больше не смогу.

Мой бедный.
Тяжелы твои дела.
…а было дело – я тебя взяла,
Малюсенького, месяцев пяти,
Чтобы скорей на дачу отвезти…

Чтоб радовались дети,
Мой отец —
Тебе, мой толстолапый молодец.

…Давно когда-то, догадал же черт,
Меня попасть в один аэропорт.
Расхристанной, зареванной, во сне…
Такой в тот год любовь явилась мне.

Явилась – и изгрызла мне лицо.
И ела на глазах мое мясцо.
Как темный зверь, как небольшой шакал,
Который в темноте меня искал.

И вот, в далеком аэропорту,
Когда я заступила за черту,
Такого я увидела щенка,
Что онемели сердце и щека…

Такой был медвежонок тот щенок,
Так славно ковылял у самых ног…
И села я на пол еще в слезах,
А встала – было олово в глазах.

Да, олово. Я с ним живу давно.
Готовлю с ним обед. Иду в кино.
Особенно кино… но тот щенок —
Он был отец, и муж, да и сынок.

Прошла эпоха. Он на небесах.
И, как овчарка, умер на часах.
И я взяла второго, не смогла
Без этого овчинного тепла.

Теперь и он… уже почти что там.
У нас кардиограмма – не фонтан.
У нас одышка, тяжкий, вялый ход.
Над нами оловянный небосвод.

…живут же как то…
Научусь еще.
Последнее пушистое плечо.

Все подросли. Все выросли в семье.
Какой-то ужас – все, одновременно.
И что ж теперя, что ли, о себе
Подумать, что ль, коленопреклоненно?..

Все справились с задачей.
Только я…
Все хлюпаю, не выучив уроки…
Они успели. Даже колотья
В боку – не наступили сроки.

А я была такою в их года…
Я в тридцать лет —
О, я была такою…
Мужчине объяснялась без стыда.
Без страха статься дурой городскою.

А песенки! А песенки пучком!
Ну, кто там был – тот песни эти помнит.
…Сынок, не бойся. Будешь дурачком —
Хоть мамою своею будешь понят.

Нет, я ни в чем не виновата.
Но правая моя рука —
Та выбрала кольцо из Цфата,
На лапках, чтоб наверняка.

Да, я ни в чем не виновата.
Но симпатичный продавец,
Чего он там наколдовал-то,
С густой бородкою стервец?

…Сто раз мне жизнь казалась адом.
Сто раз я вспоминала Цфат.
Где продавец назвался – Адам.
И точно – был не виноват.

Мальчики пятидесяти лет —
Хруст рубашки, мягкий блеск штиблет…
Или карта Острова сокровищ?
Или робингудов арбалет?

Мальчики пятидесяти лет…
Туз-король – усатенький валет,
…Все это теперь в одном флаконе,
И парфюму тоже – равных нет.

Мальчуган пятидесяти лет —
Это супермен, легкоатлет.
Зоркий глаз, неслышная походка.
В Катманду – невидимый билет.

Но не все попали в Катманду.
С полдороги – и в Караганду.
…тихо ждет Москва, Михал Борисыч.
На ходу. Хоть в будущем году.

Позвоните мне, позвоните!
Вы струною во мне звените…
Ваши строчки со мною рядом…
Ну и дальше – лесом и садом…