Дмитрий Быков - Блаженство (сборник)

И варвар, свысока взирая на раба,
Носящего клеймо посередине лба,
Дивился бы, что раб дерется лучше римлян
За римские права, гроба и погреба;
Свободен, говоришь? Валяй, поговорим.
Я в Риме был бы раб, но это был бы Рим —
Развратен, обречен, разгромлен и задымлен,
И невосстановим, и вряд ли повторим.

Я в Риме был бы раб, бесправен и раздет,
И мной бы помыкал рехнувшийся поэт,
Но это мой удел, другого мне не надо,
А в мире варваров мне вовсе места нет —
И видя пришлецов, толпящихся кругом,
Я с ними бился бы бок о бок с тем врагом,
Которого привык считать исчадьем ада,
Поскольку не имел понятья о другом.

Когда б я был ацтек – за дерзостность словес
Я был бы осужден; меня бы спас Кортес,
Он выгнал бы жрецов, разбил запасы зелий
И выпустил меня – «Беги и славь прогресс!».
Он удивился бы и потемнел лицом,
Узрев меня в бою бок о бок с тем жрецом,
Который бы меня казнил без угрызений,
А я бы проклинал его перед концом.

На западе звезда. Какая тьма в саду!
Ворчит хозяйский пес, предчувствуя беду.
Хозяин мне кричит: «Вина, козлобородый!
Заснул ты, что ли, там?» – И я ворчу: «Иду».
По статуе ползет последний блик зари.
Привет, грядущий гунн. Что хочешь разори,
Но соблазнять не смей меня своей свободой.
Уйди и даже слов таких не говори.

Война, война.
С воинственным гиканьем пыльные племена
Прыгают в стремена.

На западном фронте без перемен: воюют нацмен
и абориген,
Пришлец и местный, чужой и свой, придонный
и донный слой.
Художник сдал боевой листок: «Запад есть Запад,
Восток – Восток».
На флаге колышется «Бей-спасай» и слышится
«гей»-«банзай».
Солдаты со временем входят в раж: дерясь
по принципу «наш – не наш»,
Родные окопы делят межой по принципу «свой-чужой».

Война, война.
Сторон четыре, и каждая сторона
Кроваво озарена.

На северном фронте без перемен: там амазонка
и супермен.
Крутые бабы палят в грудак всем, кто взглянул не так.
В ночных утехах большой разброс: на женском фронте
цветет лесбос,
В мужских окопах царит содом, дополнен ручным
трудом.
«Все бабы суки!» – орет комдив, на полмгновенья
опередив
Комдившу, в грохоте и пыли визжащую: «Кобели!»

Война, война.
Компания миротворцев окружена
В районе Бородина.

На южном фронте без перемен: войну ведут буржуй
и гамен,
Там сводят счеты – точней, счета, – элита и нищета,
На этом фронте всякий – герой, но перебежчик —
каждый второй,
И дым отслеживать не дает взаимный их переход:
Вчерашний босс оказался бос, вчерашний бомж его
перерос —
Ломает руки информбюро, спецкор бросает перо.

Война, война.
Посмотришь вокруг – кругом уже ни хрена,
А только она одна.

На фронте восточном без перемен: распад и юность,
расцвет и тлен,
Бессильный опыт бьется с толпой молодости тупой.
Дозор старперов поймал бойца – боец приполз
навестить отца:
Сперва с отцом обнялись в слезах, потом подрались
в сердцах.
Меж тем ряды стариков растут: едва двоих приберет
инсульт —
Перебегают три дурака, достигшие сорока.

Война, война.
По левому флангу ко мне крадется жена.
Она вооружена.

Лишь мы с тобою в кольце фронтов лежим в земле, как
пара кротов,
Лежим, и каждый новый фугас землей засыпает нас.
Среди войны возрастов, полов, стальных стволов
и больных голов
Лежим среди чужих оборон со всех четырех сторон.
Мужик и баба, богач и голь, нацмен и Русь, седина
и смоль,
Лежим, которую ночь подряд штампуя новых солдат.
Лежим, враги по всем четырем, никак объятий
не раздерем,
Пока орудий не навели на пядь ничейной земли.

Иногда мне кажется, что я гвоздь,
Из миров погибших незваный гость,
Не из Трои и не с Голгофы,
А простой, из стенки, не обессудь,
Уцелевший после какой-нибудь
Окончательной катастрофы.

В новом мире, где никаких гвоздей,
Где гуляют толпы недолюдей
По руинам, кучам и лужам,
Отойдя от вянущего огня,
Однорукий мальчик берет меня —
И не знает, зачем я нужен.

Иногда я боюсь, что ты микроскоп,
Позабытый между звериных троп
На прогалине неприметной,
Окруженный лесом со всех сторон
Инструмент давно улетевшей вон
Экспедиции межпланетной.