Дмитрий Быков - Блаженство (сборник)

Мне попросту внятно отсутствие вкуса
В титанах, которые рубят сплеча,
В угрюмых эпохах цемента и бруса,
Надсада, гудка, молотка, кирпича.

Мне по сердцу кроткая тишь увяданья,
Пустые селенья, руины в плюще,
И отдохновенье, и похолоданье,
И необязательность, и вообще.

Потом это все опадает лавиной,
Являются беженцы, гунны, войска,
И вой человечий, и рев буйволиный, —
Но эта эстетика мне не близка.

Зато мне достались дождливые скверы,
Упадок словесности, пляска теней,
И этот нехитрый состав атмосферы,
В которой изгоям дышалось вольней.

Опавшие листья скребутся к порогу.
Над миром стоит Мировая Фигня.
И плачу, и страшно, и сладко, ей-богу,
Мне думать, что все это ради меня.

До трех утра в кафе «Чинара»
Торгуют пловом и ухой,
И тьму Приморского бульвара
Листок корябает сухой.

И шелест лиственный и пенный,
Есть первый знак и главный звук
Неумолимой перемены,
Всю ночь вершащейся вокруг.

Где берег противоположный
Лежит цепочкой огневой,
Всю ночь горит маяк тревожный,
Вертя циклопьей головой.

Где с нефтяною гладью моря
Беззвездный слился антрацит —
Бессоннице всеобщей вторя,
Мерцает что-то и блестит.

На рейде, где морская вакса
Кишит кефалью, говорят,
Вот-вот готовые сорваться,
Стоят «Титаник» и «Варяг».

Им так не терпится, как будто
Наш берег с мысом-близнецом
Сомкнутся накрепко, и бухта
Предстанет замкнутым кольцом.

Любовники в конце сезона,
Кому тоска стесняет грудь,
Кому в грядущем нет резона
Рассчитывать на что-нибудь,

Меж побережьем и вокзалом
В последний двинулись парад,
И с лихорадочным накалом
Над ними лампочки горят.

В саду, где памятник десанту, —
Шаги, движенье, голоса,
Как если б город оккупанту
Сдавался через три часа.

С какой звериной, жадной прытью
Терзают плоть, хватают снедь!
Там все торопится к закрытью,
И все боятся не успеть.

Листва платана, клена, ивы
Метется в прахе и пыли —
Как будто ночью жгли архивы,
Но с перепугу недожгли.

Волна шипит усталым змеем,
Луна восходит фонарем.
Иди ко мне, мы все успеем,
А после этого умрем.

По вечерам приморские невесты
Выходят на высокие балконы.
Их плавные, замедленные жесты,
Их томных шей ленивые наклоны —
Все выдает томление, в котором
Пресыщенность и ожиданье чуда:
Проедет гость-усач, окинет взором,
Взревет мотором, заберет отсюда.

Они сидят в резной тени акаций,
Заполнив поздний час беседой вялой,
Среди почти испанских декораций
(За исключеньем семечек, пожалуй).
Их волосы распущены. Их руки
Опущены. Их дымчатые взгляды
Полны надежды, жадности и скуки.
Шныряют кошки, и поют цикады.

Я не пойму, как можно жить у моря —
И рваться прочь. Как будто лучше где-то.
Нет, только здесь и сбрасывал ярмо я,
Где так тягуче медленное лето.
Кто счастлив? – тот, кто, бросив чемоданы
И мысленно послав хозяйку к черту,
Сквозь тени, розы, лозы и лианы
Идет по двухэтажному курорту!
Когда бы от моей творящей воли
Зависел мир – он был бы весь из пауз.
Хотел бы я любви такой Ассоли,
Но нужен ей, увы, не принц, а парус.
Ей так безумно хочется отсюда,
Как мне – сюда. Не в этом ли основа
Курортного стремительного блуда —
Короткого, томительного, злого?

А местные Хуаны де Маранья
Слоняются от почты до аптеки.
У них свое заветное желанье:
Чтоб всяк заезжий гость исчез навеки!
Их песни – вопли гордости и боли,
В их головах – томление и хаос,
Им так желанны местные Ассоли,
Как мне – приморье, как Ассоли – парус!
Но их удел – лишь томный взгляд с балкона,
Презрительный, как хлещущее «never»,
И вся надежда, что в конце сезона
Приезжие потянутся на север.

О, душный вечер в городе приморском,
Где столкновенье страсти и отказа,
Где музыка, где властвует над мозгом
Из песенки прилипчивая фраза,
Где сладок виноград, и ветер солон,
И вся гора – в коробочках строений,
И самый воздух страстен, ибо полон
Взаимоисключающих стремлений.