Евгений Нейштадт - Роман в сонетах (сборник)

Зевак, которых так влечет

Вид самой страшной из агоний.

Вот и костер. Она взяла

Свою крапиву и взошла,

И на колени опустилась,

И руки к небу подняла:

Она ждала… она ждала…

И вместе с ней толпа молилась.

И средь внезапной тишины

Слепящим чудом с вышины,

Ошеломив ожесточенных,

Слетели с неба прямо к ней

Двенадцать белых лебедей

В блестящих золотых коронах.

Они спустились у костра,

И ими спасена сестра,

И спасены они сестрою,

Но, как лебяжий пух бледна,

Их в принцев превратив, она

Глядит на младшего с тоскою:

Ее любимый младший брат!

Он понимает этот взгляд —

Остался лебедем один он.

Он улетает на восход

И песнь прощальную поет,

И все прощает ей с высот

В последнем клике лебедином …

Но первоначальное вступление к «Домику в Коломне» было другим, вот 5-я октава:

«Поэты Юга, вымыслов отцы,

Каких чудес с октавой не творили!

А мы, ленивцы, робкие певцы,

На мелочах мы рифмы заморили.

Могучие нам чужды образцы.

Мы новых стран себе не покорили,

И наших дней изнеженный поэт

Чуть смыслит свой уравнивать куплет…»

(Поэты Юга – Ариосто, автор «Неистового Роланда» и Тассо, автор «Освобожденного Иерусалима» – наиболее известных поэм, написанных октавами.)

Все гении в своем искусстве – правы:

Они себе позволить могут все.

Не остановит колесницы славы

Ни клеветы, ни зависти лассо.

Камоэнс, Байрон, Пушкин – все октавы — [6]

Все вертится фортуны колесо,

И видно, что поэты, как и все,

В нем вертятся, как белки в колесе.

Перебирая лапками по кругу

И тешась мыслью повернуть судьбу,

Пущусь и я: быть может с перепугу,

Что ношу взял себе не по горбу,

С октавами я справлюсь, хоть в заслугу

Не ставят трусам дерзкую борьбу.

И трудно ли последнему идти

По пройденному предками пути?

Не лучше ли подальше и скорее

Послать, как нам велят «ко всем чертям» [7]

Все ямбы, все октавы, все хореи

И уподобясь ловким рифмачам,

Заслуженно считать себя мудрее,

Шагая по нехоженным путям

И вслушиваясь чутко в диссонансы,

Ловить неуловимые нюансы?

Я не сторонник точных рифм. Отнюдь.

Я лишь стараюсь слышать рифмы точно.

И все, что в них фальшиво, хоть чуть-чуть,

По-моему, – искусственно, непрочно.

Хоть часто даже диссонанс блеснуть

Созвучием способен очень сочно.

Но был бы я сейчас не прав, поправ

Гармонию классических октав.

Бывает, что и правильность – суха,

Но, вечно претендуя на законность,

В искусстве лишь искусственность плоха

И неуместна только изощренность.

Мой идеал – естественность стиха,

Мой идеал – его непринужденность.

«Завоеванья» моды далеки

От обаянья пушкинской строки.

И то, признаться, как легко писать,

Задавшись строгой ясностью размера:

И «печка» есть и знаешь, как «плясать»

И никого не удивит манера.

Здесь мастеру не могут изменять

Ни вкус, ни такт, ни техника, ни мера.

Короче, дело только за сюжетом,

И можете считать себя поэтом.

О чем же мне писать?… Сюжетов – тьма,

Но как мне выбрать самый интересный?

Ну, если не такой, как у Дюма,

Занятный, то хотя б не очень пресный?

Но не такой, чтоб он сводил с ума,

Чтоб жертвовать прогулкой в день воскресный

И временем свободных вечеров:

В здоровом теле – дух и так здоров.

И кроме книг есть масса развлечений:

И среди них любимые – хоккей,

Футбол и бокс – немало наслаждений

Приносят знатокам: сиди – болей!

Болей же на здоровье! Обострений

Не пропускай! Не то, глядишь, ей-ей

Не избежать тоски и беспорядка:

Здоровой голове нужна разрядка.