Дмитрий Дашков - Поэты 1820–1830-х годов. Том 1

Разбойником назвал Корсара обладатель
Ста сильных кораблей. Тот молвил: «Власть твоя:
С суденышком — разбойник я,
А с флотом — ты завоеватель».

Зимою пятый час, а свечи жечь пора.
Соседа Климыч ждал, сам вышел со двора;
Но, уходя, мелком на притолке оставил:
«В шесть буду, подожди меня».
Сосед шутник внизу прибавил:
«А если не прочтешь, так высеки огня».

Власть красоты, увы! сильнее всех властей:
Я глупостью считал гнев греков, казнь Пергама,
Глупцами Гектора, Ахилла и Приама,
Гомера ж, певшего их глупость, всех глупей.
Я не любил еще; теперь, влюбясь в Глицеру,
Решиться для нее на всё готов я сам:
Всё вижу иначе, дивлюсь певцу Гомеру,
Все правы — и Ахилл, и Гектор, и Приам.

Безостановочно в стекле пересыпаясь,
Сколь убедительно лесок сей учит нас,
Что так и жизнь уходит, сокращаясь,
И с каждым днем к нам ближе смертный час.
О, слабый человек! что дни твои? мгновенья!
В сем кратком поприще скользишь ты каждый шаг;
Не примечая, в гроб стремишься с дня рожденья;
Из праха созданный, рассыплешься во прах.

Существованье человека
Часами радостей сочтя,
Ничтожество познаем века
И в дряхлом старике — дитя.
Будь кратко поприще земное,
Лети лишь в счастьи и в покое
Станица легкокрылых дней;
Мой выбор без предубеждений:
Жизнь измеряется верней
Числом не лет, а наслаждений.

Открыться Лидии не смея,
Я в первый день ее любил;
Назавтра, несколько смелее,
Ей тайну сердца объявил;
День ото дня нетерпеливей,
Назавтра руку ей пожал;
Назавтра, прежнего счастливей,
У милой поцелуй сорвал;
Назавтра, миртами венчанный,
Я осчастливлен был вполне;
Но в тот же день, непостоянный,
Я пожалел о первом дне.

Счастлив, кто на чреде блестящей,
Водимый гением, трудится для веков;
Но змеи зависти шипящей
Тлетворный точат яд на лавр его венков.
Я для забавы пел, и вздорными стихами
Не выпрошу у Славы ни листка,
Пройду для Зависти неслышными шагами
И строгой Критики не убоюсь свистка:
Стрела, разящая орла под облаками,
Щадит пчелу и мотылька.

Вплывя в пространный круг сухого океана,
Повозкой, как ладьей, я зыблюсь меж цветов
В волнах шумящих нив, в безбрежности лугов,
Миную острова багряные бурьяна.

Уж смерклось, впереди ни тропки, ни кургана;
Ищу на небе звезд, вожатаев пловцов:
Там блещет облако — то Днестр меж берегов,
Там вспыхнула заря — то фарос Акермана.

Как тихо! подождем! мне слышится вдали,
Чуть зримы соколу как вьются журавли,
Как легкий мотылек на травке колыхнется,
Как скользкой грудью змей касается земли:
Пределов чужд, в Литву мой жадный слух несется…
Но едем далее, никто не отзовется.

Наследье ханов! ты ль добыча пустоты?
Змей вьется, гады там кишат среди свободы,
Где рабство прах челом смешало в древни годы,
Где был чертог прохлад, любви и красоты!

В цветные окна плющ проросшие листы
Раскинув по стенам и занавесив своды,
Создание людей во имя взял природы,
И пишет вещий перст: развалина! Лишь ты,

Фонтан гарема, жив средь храмин, мертвых ныне,
Перловы слезы льешь, и слышится, в пустыне
Из чаши мраморной журчит волна твоя:
«Где пышность? где любовь? В величии, в гордыне
Вы мнили веки жить — уходит вмиг струя;
Но ах! не стало вас; журчу, как прежде, я».

Когда мечтами легких снов
Окован дух наш утомленный,
Герой бесстрашно в сонм врагов
Летит на зов трубы военной;
Оратай с плугом по браздам
Влачится мирными волами;
Пловец несется по морям,
Борясь с кипящими волнами;
А я — о бурях, о войне,
По счастью, чуждая понятья,
Любовь лишь зная, — и во сне
Стремлюся к милому в объятья.