Тарас Шевченко - Кобзарь - Стихотворения и поэмы

{290}
Чума с лопатою ходила
Да все могилы рыла-рыла.
Да трупом, трупом начиняла,
За упокой не поминала;
По городу и по селу
Метет, подобно помелу.
Весна. Сады цветут в селе,
Как будто полотном покрыты,
Росою божьею умыты,
Белеют. Весело земле:
Цветет, красуется цветами,
Садами темными, лугами.
А люди бедные в селе,
Как всполошенные ягнята,
Позаперлись с испуга в хатах
И мрут. На улицах волы
Ревут без корма; в огороде
Пасутся кони, не выходит
Никто загнать их, корму дать, —
Должно быть, людям сладко спать.
Заснули; крепко, знать, заснули,
Воскресный день не помянули, —
Их звоном в церковь не зовут.
И трубам горестно без дыма;
За огородами, за тыном
Могилы черные растут.
За хатами, между садами,
Зашиты в шкуру и в смоле,
Гробокопатели в селе
Волочат мертвецов цепями
За край села и зарывают
Их без гробов. Дни пролетают,
Проходят месяцы. Село
Навек замолкло, онемело
И все крапивой поросло.
Гробокопатели ходили —
И те за хатами легли.
Никто из хат не встал с зарею,
Сердешных не укрыл землею —
Гниют под хатами в пыли.
Оазисом в чистом поле
Село зеленеет.
Никто в него не заходит,
Только ветер веет,
Листья желтые разносит
По желтому полю.
Долго оно зеленело,
Пока люди с поля
Злого огня не пустили
Да не подпалили
Села того зеленого.
Сгорело, сотлело,
Пепел ветром разметало,
И следу не стало.
Вот какое людям горе
Чума причиняла.

И снова мне не привезла
Ни слова почта с Украины…
Знать, за греховные дела
Караюсь я в такой пустыне
Сердитым богом. Нет, не мне
Об этом знать, за что караюсь.
Зачем и знать об этом мне?
А сердце плачет, вижу снова
Дни невеселого былого
В той невеселой стороне,
В своей Украйне, — надо мною
Они когда-то пронеслись…
Тогда божились и клялись,
Братались, сестрились со мною,
Потом, как туча, разошлись,
Не окропись слезой святою.
И довелося снова мне
Людей на старости… Нет, нет!
В холеру все поумирали,
А то хотя б клочок прислали
Бумаги той. . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . .
Ой, с досады да с печали,
Чтоб не видеть, как читают
Эти письма, погуляю,
Погуляю по-над морем
Да развею свое горе,
Украину вспоминая
Да песенку напевая.
Люди злые, люди сгубят,
Она ж меня приголубит,
Посоветует, уважит
И всю правду мне расскажет.

В неволе я один скучаю,
Мне не с кем душу отвести.
Ищу и сам того не знаю,
Где собеседника найти.
Ищу я бога, а встречаю
Такое… господи, прости…
Вот что со мной свершили годы
Да горе, да и то еще,
Что пасмурно, не горячо
Мое святое лето было,
Что жизнь моя прошла уныло
И нечего мне вспоминать.
А душу надо развлекать,
Ведь ей так хочется, так просит
Привета… Не слетает с губ.
И словно в поле снег заносит
Еще не охладевший труп.

«Спит отец мой в могиле,
Мать-старуха скончалась,
Без совета, без помощи
Я на свете осталась.
Где я горе спрячу,
Где найду удачу?
Пойду ли батрачить,
Дома ли поплачу?
Ой, пойду, пойду в дуброву,
Посажу я мяту,
Если примется, не брошу
Я родимой хаты.
Придет в хату мой желанный,
Хозяйничать будем.
А не примется — пойду я
Искать счастья к людям».
Принялась в дуброве мята,
Растет-зеленеет.
А девушка в чужих людях
Чахнет и дурнеет.

Из похода не вернулся
Гусарик-москаль.
Что ж он так мне приглянулся?
Что ж мне его жаль?
Оттого ль, что черноусый,
Что в жупан одет он куцый,
Что Машею звал?
Нет, не это грусть наводит, —
Красота моя уходит,
Замуж не берут.
А дивчата, как сойдутся,
Всё, проклятые, смеются,
Гусаркой зовут.

Во граде Вильно достославном
Вот что произошло недавно…
Тогда стоял… Но трудно мне
В поэму втиснуть это слово {292} …
Тогда в просторный и суровый
Он превращен был лазарет,
А бакалавров разогнали
За то, что шапок не ломали
Пред Острой брамой {293} … Что дурак,
Заметно сразу, но никак
Назвать не смею, правый боже,
Того студента — ну, так что же?
То был сын ясновельможный
Литовской графини:
Мать заботилась о милом,
Единственном сыне.
Не как пан дитя училось
И шапку снимало
В Острой браме; было б ладно,
Да беда настала!
Он влюбился не на шутку,
Был молод, сердешный,
Выбрал юную еврейку
И хотел, конечно,
Тайну соблюдая,
Чтоб не знала мать родная,
На красавице жениться.
Вот была какая —
Та еврейка. Все сидела
До глубокой ночи
Пред окном и утирала
Печальные очи…
И она его любила,
И страх как любила.
На бульвар гулять ходила
И в школу ходила
Все с отцом. И что тут делать
С долею проклятой?
А банкир один из Любска [23]
Евреечку сватал.
Что же делать тут влюбленным, —
Идти в Запрет детям?
Утопиться? Без еврейки
Не житье на свете
Юноше. Старик проклятый
Знать того не знает,
Дочь единственную крепко
Дома запирает.
Как идет он утром в лавку, —
Сторожила б строже,
Нанимает Рухлю. Что же!
Рухля не поможет.
Где девушка эту книгу,
Где роман читала —
С тонкой лестницей из шелка, —
И Рухля не знала.
Может, сама догадалась,
Только так случилось,
Что себе сплела такую ж
И в ночи спустилась
Вниз, на улицу, к студенту.
Тут бы им скрываться,
А они (понятно — дети)
Сразу — целоваться
У ворот немедля стали.
А отец тут вскоре
Как безумный выбегает
С топором. Ой, горе,
Горе матери несчастной!
Сына не зови ты:
На улице валяется
Сынок твой убитый.
Он погублен изувером.
Горе приключилось!
Евреечка (что за сила
В девушке открылась?)
Бросилась, топор схватила
И по обух живо
В грудь отцовскую всадила.