Тарас Шевченко - Кобзарь - Стихотворения и поэмы

Ворожея ворожила,
Заговоры клала,
За три деньги судьбу-счастье
Воском выливала:
«Вон видишь: конь оседланный
Машет головою.
А вот казак. А вот идет
Старик с бородою.
Это к деньгам.
Глянь — сопливый! Вот бы догадался
Пугнуть деда! А и пугнул!
За курган забрался,
Видишь, вон считает деньги.
Вот он вновь, по склону,
Закрыв глаза, идет с сумой,
Чтоб никто не тронул,
Чтоб за ним погоня вражья
Следом не метнулась…»
И веселая с гаданья
Ярина вернулась.

Уже третье, четвертое
И пятое лето
Кончается — немалый срок,
А Степана нету.
И тропочки-дороженьки
Яром да горою,
Что хожены, ворожены,
Заросли травою.
И Ярина в монашенки
Постричься решает.
Старый отец на коленях
Просит, умоляет —
Хоть годочек, хоть леточко,
Хоть тройцы б дождались!..
Дождались — и стены хаты
Зеленью убрали,
И мятою, и цветами
И в рубахах белых
Тихонечко перед хатой,
Как сироты, сели.
Сидят они печальные —
Вдруг, слышат, играет
И под тихий ропот кобзы
Кто-то напевает:
«В воскресенье раным-рано {143}
Сине море выло;
Казачество кошевого
На кругу просило:
«Разреши ты, атамане,
Парусам подняться,
Чтоб за Тендер прогуляться {144} ,
С турком потягаться».
Чайки и челны спускали,
Пушками их уставляли.
Из широкого устья днепровского выплывали.
Среди ночи темныя,
Среди моря синего
За островом Тендером утопали,
Погибали…
Один утопает,
Другой выплывает,
К казакам-товарищам из волны тяжелой
Руку подымает, окликает:
«Пускай вам, товарищи, господь помогает!»
И в волне тяжелой, утопает,
Погибает.
Лишь три челна, слава богу,
Атамана куренного,
Сироты Степана молодого
Сине море не разбило,
В турецкую землю, к нечестивцам,
Без рулей и весел относило.
Тогда сироту Степана,
Казака реестрового,
Атамана честного,
Турки-янычары {145} ловили,
Из пушки стреляли,
В кандалы ковали,
В Царьградскую башню заключали,
Тяжелой работой изнуряли.
Ой, Спасе наш чудотворный,
Межигорский Спасе!
И лютому ворогу
Не дозволь попасться
В турецкую землю, в тяжкую неволю!
Кандалы там по три пуда,
Атаманам по четыре.
И света божьего не видят, не знают,
Под землею камень ломают,
Без напутствия святого умирают,
Погибают.
Вспомнил сирота Степан в неволе
Матерь свою Украину,
Неродного отца седого,
И коника вороного,
И сестру Ярину, —
Плачет, рыдает,
Руки к небу подымает,
Кандалы ломает,
Убегает на вольную волю!..
На третий день в поле
Турки-янычары его догоняли,
К столбу вязали,
Глаза вырывали,
Горячим железом выжигали,
В кандалы забивали,
В тюрьму сажали
И замуровали».

Вот так, на улице, под тыном,
Еще не стар кобзарь стоял
И про неволю распевал.
За тыном слушала Ярина —
Не дослушала, упала.
«Степаночко! Степаночко! —
Рыдала, кричала. —
Степаночко, сердешный мой,
Что ж ты затаился?…
Отец! Это же Степан наш
Там остановился!»
Вышел отец за ворота,
Насилу, насилу
Признает его: так горе
Хлопца подкосило.
«Сыночек мой бесталанный,
Дитя дорогое,
Где скитался ты по свету,
Гонимый бедою?»
Плачет старый, обнимает,
И слепой заплакал,
Точно солнце он увидел
Из вечного мрака.
И берут его под руки,
И приводят в хату,
И Ярина ему служит,
Как родному брату,
Голову ему помыла
И ноги обмыла.
И в сорочке тонкой, белой
За стол усадила.
Накормила, напоила
И спать уложила,
Вышла с отцом из горницы
И двери прикрыла.

«Нет, не надо, отец милый,
Милая Ярина!
Я уже навек пропащий
И вновь вас покину.
За что ты свой век девичий
Со мною загубишь,
С калекою?… Нет, Ярина!
Засмеют нас люди.
Видно, счастье этой хаты
Неугодно богу.
Он от нас его прогонит
К чужому порогу.
Нет, Ярина! Бог не бросит.
Ты найдешь другого,
А я уйду в Запорожье
Петь под кобзу снова,
Меня любят…» — «Нет, Степан мой,
Ты мне ближе сына!
И бог тебя покарает,
Если нас покинешь».
«Оставайся, Степаночко!
Не хочешь венчаться —
Станем жить как брат с сестрою
И не разлучаться.
Будем радостью, опорой
Старика седого.
Сердце мое, Степаночко,
Не бросай нас снова!..
Не покинешь?» — «Нет, Ярина!»
И Степан остался.
Весел старый, как ребенок,
И за кобзу взялся —
Хотел струнным перебором
Возвратить веселье.
На завалинке у хаты
Втроем они сели.
«Расскажи теперь, Степан мой,
Как беда случилась.
Ведь и мне в плену турецком
Бывать приходилось».

«Вот меня, уже слепого,
Турки выпускали
С казаками. Товарищи
На Сечь отбывали,
И меня с собой забрали,
И через Балканы
Торопились на родину
Вольными ногами.
И на тихом на Дунае
Нас перегоняют
Сечевики-запорожцы
И в Сечь возвращают.
И рассказывают, плача,
Как Сечь разоряли,
По церквам оклады-ризы,
Свечи забирали.
Как казаки-запорожцы
Ночью отступали
И на тихом на Дунае
Новой Сечью стали {146} .
Как царица по Киеву
С Нечосом гуляла, {147}
Как Спас она Межигорский
Ночью поджигала,
Как с Днепра на это пламя
Тайно любовалась,
В золотой своей галере
Плыла, улыбалась.
И как степи запорожьи
Тогда поделили,
За панами запорожский
Народ закрепили.
Как Кирилл {148} со старшинами
В парики влезали
И царицыны сапожки,
Словно псы, лизали.
Вот так, батько!
Я и счастлив,
Что слепцом блуждаю,
Что всего того на свете
Не вижу, не знаю.
Как шляхтичи все забрали,
Кровь повыпивали,
А царя и самый воздух
В цепи заковали.
Вот что было.
Тяжко, отец,
От своего дому
Уходить просить защиты
К нехристю, к чужому!
Теперь будто Головатый {149}
Остатки сбирает,
На Кубань их подбивает,
Черкеса пугает.
Пускай ему бог поможет!
А что с того будет,
Святой знает: послушаем,
Что расскажут люди».
Вот так они каждодневно
Вдвоем до полночи
Рассуждают. А Ярина
Хозяйкой хлопочет.
Вспоминают Запорожья
Прошедшую славу
И тихонько напевают {150}
Про Чалого Савву,
Про Хмельницкого Богдана,
Злосчастного сына,
И про Гонту-мученика,
Про славу Максима {151} .
А Ярина их слушала
Да святым молилась.
Умолила. Перед постом
Они поженились.