Гатчина,
2 ноября 1838 года
«Думы мои, думы мои…»
Перевод А. Суркова
* * *
{7}
Думы мои, думы мои,
Горе, думы, с вами!
Что вы встали на бумаге
Хмурыми рядами?
Что вас ветер не развеял
Пылью на просторе?
Что вас ночью, как ребенка,
Не прислало горе?…
Ведь вас горе на свет на смех породило,
Поливали слезы… Что ж не затопили?
Не вынесли в море, не размыли в поле?…
Люди не спросили б, что болит в груди,
Почему, за что я проклинаю долю,
Почему томлюся… «Ничего, иди!» —
Не сказали б на смех…
Цветы мои, дети,
Зачем вас лелеял, зачем охранял?
Заплачет ли сердце одно на всем свете,
Как я с вами плакал?… Может, угадал?…
Может, девичье найдется
Сердце, кари очи,
Что заплачут с вами, думы, —
Большего ли хочешь?
Лишь одна б слеза скатилась…
И — пан над панами!
Думы мои, думы мои,
Горе, думы, с вами!
_____
Ради глаз девичьих карих,
Ради черной брови
Сердце билось и смеялось,
Выливалось в слове.
В слове этом возникали
И темные ночи,
И вишневый сад зеленый,
И ясные очи,
И поля, и те курганы,
Что на Украине…
Сердце млело, не хотело
Песен на чужбине.
На совет казачье войско,
Меж сугробов белых,
С бунчуками, с булавами
Сзывать не хотело…
Пусть же там, на Украине,
Души их витают —
Там веселье, там просторы
От края до края…
Как та воля, что минула,
Днепр широкий — море,
Степь и степь, ревут пороги,
И курганы — горы.
Там родилась, красовалась
Казацкая воля;
Там татарами и шляхтой
Засевала поле.
Засевала трупом поле
Воля, опочила,
Отдыхает… Ее давно
Приняла могила.
И над нею орел черный
Сторожем летает.
Кобзари о ней народу
Песни распевают,
Распевают про былое,
Убоги, незрячи, —
Им поется… А я… а я
Только горько плачу.
Только плачу об Украйне,
А слов не хватает…
А про горе?… Да чур горю,
Кто его не знает?
А кто пристально посмотрит
На людей душою, —
Ад ему на этом свете.
На том же…
Тоскою
Себе счастья не накличу,
Коль его не знаю;
Пускай злыдни живут три дня —
Я их закопаю.
Закопаю, пусть у сердца
Грусть змеей свернется,
Чтобы ворог мой не слышал,
Как горе смеется.
Дума пусть себе, как ворон,
Летает и крячет,
А сердечко соловейком
И поет и плачет.
Тихо — люди не увидят
И не посмеются…
Слез моих не утирайте,
Пусть ручьями льются,
Пусть они чужое поле
Моют дни и ночи,
Пока попы не засыплют
Чужим песком очи.
Так-то, так-то… Что же делать?
Тоска не поможет.
Кто ж сиротам завидует,
Карай того боже!
_____
Думы мои, думы мои,
Цветы мои, дети!
Я растил вас, я берег вас,
Где ж вам быть на свете?
В край родной идите, дети,
К нам на Украину,
Под плетнями сиротами,
А я здесь уж сгину.
Там найдете сердце друга,
Оно не лукаво,
Чистую найдете правду,
А может, и славу…
Привечай же, мать-отчизна,
Моя Украина,
Моих деток неразумных,
Как родного сына!
[Петербург, 1839]
Перебендя
Перевод П. Карабана
{8}
Перебендя слепой, старый, —
Кто его не знает!
Он повсюду скитается,
На кобзе играет.
Кто ж играет, того люди
Знают, привечают:
Он тоску им разгоняет,
Хоть и сам страдает.
Горемыка, он ночует
И днюет под тыном —
Нет ему угла на свете;
Горькая судьбина
Насмехается над старым,
Что ни день — то хуже!
А ему — ничто: затянет
« Ой, не шуми, луже!..»
Станет петь, да и припомнит,
Что он сиротина;
Погорюет, потоскует,
Прислонившись к тыну.
Вот таков-то Перебендя —
Старый он да странный!
Запоет о Чалом {9} — кончит
Горлицей {10} нежданно;
С дивчатами на выгоне —
Гриця да Веснянку {11} ;
В шинке, с парубками вместе, —
Сербина, Шинкарку,
С женатыми на пирушке
(Где свекровь презлая) —
О недоле, вербе в поле,
А потом — У гаю {12} ;
На базаре — о Лазаре {13} ,
Или — чтобы знали —
Тяжко, скорбно запоет он,
Как Сечь разоряли. {14}
Вот таков-то Перебендя —
Старый он да странный!
Начнет шуткою, а кончит
Слезами нежданно.
Ветер веет, повевает,
По полю гуляет.
Сидит кобзарь на кургане,
На кобзе играет.
Вкруг, как море широкое,
Зеленеют степи;
За курганами курганы
Вдаль уходят цепью.
Чуб седой, усы седые
Треплет ветер яро;
Вдруг уляжется послушать,
О чем поет старый;
Как сердце смеется, слепой старик плачет…
Он слушает… веет…
Укрылся вдали
На степном кургане от людей, незрячий,
Чтоб по полю ветры слова разнесли,
Чтоб людям не слышать — ведь то божье слово,
То сердце неспешно с богом говорит,
То сердце щебечет господнюю славу,
А дума по свету на туче летит.
Орлом сизокрылым летает, ширяет,
Небо голубое широкими бьет;
Присядет на солнце, его вопрошает:
Где оно ночует? Как оно встает?
Послушает море, о чем: плещет в споре,
И гору он спросит: молчишь почему?
И снова на небо — на земле ведь горе,
Ведь на ней, широкой, нет угла тому,
Кто сердцем все знает, кто сердцем все чует:
О чем ропщет море, где солнце ночует —
Пристанища нету на свете ему!
Один, точно солнце на небе высоком;
О нем молвят люди: «С живыми — живой!»
А если б узнали, что он, одинокий,
Поет на кургане, шепчется с волной,
То божие слово давно б осмеяли,
Его бы глупцом обозвали, прогнали.
«Пусть бродит, — сказали б, — над морем, шальной!»
Хорошо, кобзарь, отец мой,
Хорошо, что ходишь
На курган и словом, песней
Душу там отводишь!
И ходи, мой голубь сизый,
До поры, покуда
Не заснуло сердце, — пой там
Вдалеке от люда.
А чтоб люди не чурались,
Тешь их иногда ты…
Что ж, пляши под дудку пана —
На то он богатый!
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу