Симон Чиковани - Стихотворения и поэмы

Он был певец добра, любви и света —
Таких цари не терпят при дворе.
В земле Ганджи спокоен сон поэта,
О нем вздыхает нива на заре…

Гончар и жнец, не мог он не трудиться;
Владыка знал, как наказать певца,—
Мол, твой язык для песен не годится —
Петь по-персидски будешь до конца!

…Родные звезды мне светили в детстве,
Мне пела мать: «Гори, люби, живи!
В круговороте радостей и бедствий
Сложи молитву жизни и любви!»

Я свято чту источник вдохновенья,
Я не забыл грузинской «наны» слов,
Зажженная с ее благословенья
Горит над Картли радуга стихов!

Но Низами не слышал «наны» старой…
Судьба к нему неласкова была.
Он гордо спит под вечною чинарой,
Тень невесома — вечность тяжела…

Когда б века не стали между нами,
Язык картвелов он бы полюбил,
Я Низами осыпал бы стихами,
Я по-грузински с ним бы говорил!

Язык отцов! Он суть души и тела,
Я все невзгоды вынести готов,
Чтоб надо мной родное небо пело
На языке родных колоколов.

Пусть мал мой сад, жилье мое убого,
Не опечалюсь этим ни на миг:
Судьбою мне даровано так много —
Есть у меня грузинский мой язык!

Пред Низами я голову склоняю.
Шуршит листва, текут над ним века…
Не мог поэт — я это твердо знаю —
Забыть слова родного языка.

Просвета нет в моей судьбе —
Скитанья, слезы, маета,
И только память о тебе
Свежа, целительна, чиста.

Я утомлен, я изнемог,
Но не забыл тебя, поверь…
Мне жалкий бросили цветок —
В Гандже чиновник я теперь!

Как видно, звари мой заглох
И скорбный ветер бытия
Не донесет мой тяжкий вздох
В одишские твои края.

____

Здесь крутизна такая над Курой!
Чреда видений в памяти теснится:
Закатный час, рояль волшебный твой,
Похожий на взлетающую птицу.

Уснувших струн теперь не разбудить.
Незримый ворон каркает угрюмо.
Молю тебя: позволь мне разлюбить!
Освободи мечты мои и думы!

Прорвись, рыданье, душу просветли,
Закат сквозь слезы кажется алее.
Шуми, Ганджа, забытый край земли,
Срывай листву с деревьев, не жалея!

Там крутизна такая над Курой…
В груди остывшей пламя не родится.
Молчит рояль, рояль волшебный твой,
Похожий на подстреленную птицу.

Погасла заря, в небесах над Курою унынье,
Ликует Ингури, волной ледяною звеня:
Там муж твой и дом, там твой жребий счастливый отныне,—
Судьбе повинуясь, ты скоро забудешь меня.

Умолк соловей, цинандальскую розу сорвали,
И горной реке за твоим не угнаться конем —
Он скачет по ниве моей безысходной печали.
Как в сердце темно, сколько боли и горечи в нем!

Ты мчишься по роще, твой ястреб ревнивый с тобою,
Немым изваяньем застыл у тебя на руке.
Что письма мои? Не надеюсь, не спорю с судьбою.
Как сердце болит, как темно от тебя вдалеке!

Умчался скакун — даже топота больше не слышу,
Тебя не догнать — мы с тобою как нечет и чет.
Твоя красота мне на гибель ниспослана свыше —
В ней счастье и мука, и ранит она и влечет.

* * *

Мост висячий рухнул в бездну,
В роще трель не раздается,
Ждать и грезить бесполезно:
Нет любимой. Не вернется.

Горечь яда, вкус шербета —
Всё узнать придется ныне.
В бурку ночи даль одета,
Нет луны и звезд в помине —
Ревность, ревность!
Нет просвета
В чернотканой паутине.

…Роща, старая чинара,
Конь стремительно несется,
Твой платок — язык пожара —
Вместе с гривой Лурджи вьется.

Мочка уха розовеет —
С нею роза не сравнится!
Ястреб — как он только смеет! —
На плечо твое садится.

Ты его ласкаешь нежно —
Я от ревности немею…
Беззаботна, безмятежно
Едешь ты тропой своею,

Все привычны повороты,
Все шелковицы знакомы,
Заждались тебя с охоты,
Без тебя тоскуют дома!

Вниз с холма тропа сбегает,
Всё вокруг — любовь, цветенье!
Дома розу окружают
Поклоненье, восхищенье!

Ты желанна, ты любима…
Ты — Нестан? Этери? Кто же?
Весела, неутомима…
Прядь волос — на дождь похожа.

Дома — взоры бирюзовы,
Сколько ласки в них таится!
Лишь в меня они готовы,
Словно жала пчел, вонзиться.