Симон Чиковани - Стихотворения и поэмы

Бровь — стремительнее лани,
Губы — алый сок кизила!
Твоего очарованья
Искра — песней в небо взмыла!

Не пришелец я безродный!
Тень твою обнес оградой —
Хочет быть она свободной!
Ты не даришь даже взгляда…

Значит, вновь тоска и бденье,
Снова боль, стихи, разлука.
Сердце жаждет исцеленья —
С каждым часом горше мука.

Ночь надеждой не согрета,
Навсегда прощай отныне!
Горе, горе! Нет просвета
В чернотканой паутине.

Мне приснился Кабахи прохладный,
В узкой улочке дом рыбака,
Над Метехи простор неоглядный,
И звезда, и под кручей река.

Та же тонэ в низине пылала,
Был хабази знакомо усат,
Только песня дрозда не звучала —
Почему-то безмолвствовал сад.

Вдаль река бриллианты катила,
Гиацинт был приветлив со мной;
И еще мне приснилась могила —
Вожделенный приют над Курой.

Эти горы, созвездий цветенье —
Лик Тбилиси, черты божества!
Слышу родины благословенье,
Повторяю молитвы слова:

Я увижу тбилисские зори —
Упрошу на коленях судьбу!
Будет травами ветер Коджори
Шелестеть у Мтацминды на лбу!

Дай, Тбилиси, покой и прохладу,
Туч отару развей, размети,
Одари пестротой листопада,
Лавашом от души угости!

Напиши надо мной послесловье —
Скоро кончатся странствия дни…
Посади гиацинт в изголовье,
Добрым словом меня помяни.

Думал, думал, снова думал…
Лурджу в луг пустив зеленый,
Сел в густой тени под дубом,
Как Спаситель утомленный.

Оросил совсем недавно
Теплый дождик травы в поле.
Он вздремнул легко и славно,
Незаметно, поневоле.

А когда проснулся — дали
В тень ушли. Угрюм и черен,
Дуб над ним поник в печали,
Меж ветвей виднелся ворон…

Захотелось ежевики;
Поискал вокруг на ощупь —
Пусто. Глухо. Дали дики.
Рядом — призрак синей рощи.

Снова мысли — в темя, в темя:
Встать, вернуться в дом убогий!
Свистнул Лурджу — ногу в стремя
И помчался по дороге.

Вот и липа, а за нею
Край селенья — всё в порядке!
К людям? Поздно, не успею…
И — свалился в лихорадке.

Жар больного застал нераздетым…
Сплел бесенок из пряди волос
Узкий мост между тьмою и светом
И в сознанье сумятицу внес.

Мир оделся в цветастые ткани…
Он подумал сквозь жар и озноб:
«Мне б воды в запотевшем стакане
И возлюбленной пальцы на лоб…

Значит, жизнь сиротливо дотлеет?
Кто прогонит несносный кошмар?
Гонча-бегум войдет, пожалеет,
Капель даст — и понизится жар.

Стала комната душной парильней…
Как же имя ее? Маико…
Как велик этот камень могильный —
Сдвинуть с места его нелегко!

Хоть бы каплей воды причаститься…»
И вошел, как священник, рассвет,—
Может быть, наконец прекратится
Невозможный горячечный бред,

Он оближет иссохшие губы,
Лбом почувствует ласку росы…
Каркнул ворон с далекого дуба,
Возвещая забвенья часы.

Опять лихорадит. Тетрадка упала,
Тоску навевает убожество стен,
Еще и не осень, а роза увяла,
До времени жизнь превращается в тлен.

Душа — словно сад после адского града…
Как жарко… Но утро белеет в окне —
Евфимия, мать! Исцеленье, прохлада,
Войди, наклонись надо мной в тишине.

Мне снится — на родине нива не сжата
И Грузии раны клюет воронье…
Стократной любовью разлука чревата —
Не выдержит бедное сердце мое!

Прощайте, прощайте, Атени и Ксани,
Тропы недоуздок над пеной реки,
Навеки скрывается Картли в тумане
И прячутся в недра земли родники.

Душа наполняется звуками «наны»,
Я слышу шаги Маико за дверьми…
Кончается жизнь до нелепости рано —
Я столько бы мог, я в долгу пред людьми!

Где милые лица? Чадры надоели —
Кружат мотыльками в ночи за окном…
Как жестко, как душно, как Страшно в постели —
Что шепчет чинара, тоскует о ком?

Я прожил недолго. Я старым не буду.
Куру завалил, заглушил листопад…
А утро бледнеет, свершается чудо —
Евфимия! Мать! Я блаженством объят.