Симон Чиковани - Стихотворения и поэмы

В непроглядной ночи
Хоть молись, хоть кричи —
О, монашества злое заклятье!
Чаша горя полна,
Расплескай, Катина,
Легким сном пролети над кроватью!

В храме — пыльная мгла,
Запустенье, зола,
Запах ладана мертвенно-сладок,
Пусть свеча догорит,
Пусть надежда молчит,
Пусть царит в небесах беспорядок!

Здесь рассвет и закат
Друг за другом спешат —
Однолики, как волны прибоя…
Сердце рвется туда, где кладбищенский сад
Засыпает могилы листвою.

Шепчут листья: «Приди,
На колени пади —
Там, над кладбищем, звезды родные!»
Мне бы спрятать одну, как птенца, на груди —
Я забыл бы невзгоды земные.

Злобный дух, не гнети!
Сердце, мир обрети,
Будьте вечными, отчие стены!
Мчит Мерани меня,
Я по воле коня
Отдаляюсь и нощно и денно.

Я в иные миры
Мчусь быстрее Куры,
Звон Сиони меня провожает,
Купол неба влечет
В одинокий полет,
Ветер свечи мои задувает.

Из Картли гонимый жестокой судьбою,
С израненным сердцем я прибыл в Ганджу.
Здесь спит Низами под могильной плитою…
Быть может, скитаньям конец положу?

Я верил в прекрасный цветок Цинандали —
Он сорван, я руки чужие кляну!
Есть роза в Ширазе, но только едва ли
К ее лепесткам я губами прильну.

Теперь я чиновник… Заботы, заботы…
Мне строить поручено башню и мост.
Усталой душе не осилить полета —
С ганджинских болот до сияющих звезд…

Тружусь, хоть и каркает ворон треклятый,
Что юность увянет в пустой беготне…
Мой дом обнищавший, пожаром объятый
Встает предо мной еженощно во сне.

Но дело меня увлекло понемногу,
Я стал понимать незнакомый язык,
Нашел я в Гандже и коня и дорогу,
Вот только к верблюдам пока не привык.

Я в бедном ганджинце увидел собрата —
И тоже пришелся ему по душе…
Здесь жил Низами. Здесь он умер когда-то.
Я, странник, приютом обязан Гандже.

Я узник Ганджи, не правитель,
Мне власть тяжелее оков,
Я — бедный, печальный хранитель
Не читанных миром стихов.

Мне, грешному, даже не снится
Покоя святая вода,
А юность — лучиной дымится,
Погаснет вот-вот навсегда.

О, вера! О Нина святая,
На крест уронившая прядь!
Всё чаще Коран я читаю —
Здесь нечего больше читать.

Ко мне лихорадка пристала,
Заели работа и зной,
Как мошки над дубом усталым,
Несчастья кружат надо мной.

О Картли всё время тоскую.
Мне снилось: упал я с коня
И в жесткую землю чужую
Чужие зарыли меня…

Я вынес бы долю Фархада,
Я выгрыз бы сердце горы
За взгляд мимолетный в награду,
За рокот бессонной Куры,

Но помню недобрые взоры,
Насмешки в сердечном кругу…
Простите, картлийские горы,
Вернуться я к вам не смогу.

Где горный мой родник? Я больше не могу!
Рассыпались мечты, вокруг тоска — стеной.
В рокочущей ночи на мткварском берегу
Чинарой быть бы мне, склоняться над волной…

Я вышел в долгий путь, когда миндаль зацвел,
Бессонный пономарь, в какую даль бреду?
В Тбилиси мне никто на помощь не пришел,
А здесь Нахичевань — и вовсе пропаду!

Неможется с утра — но я же не старик!
Со мною Лурджа мой, готовый поскакать
Хоть в горы Шамиля — как ветер, напрямик.
Низина мне вредна, как трудно здесь дышать!

Смогу ли одолеть к вершинам Картли путь?
На шее, как ярмо, род обнищавший мой…
До Анчисхати я дойду ль когда-нибудь?
Увижу ли туман Табори голубой?

Траву глухой тоски слезами орошу —
Под лезвием мечты пусть падает к ногам…
Со мной мои стихи, лишь ими я дышу,
Они — моя стезя, мой воздух, мой бальзам.

Амкари и джами в предание ушли —
На мткварских берегах не сыщешь больше их…
Как тает снег весной — ушел бы я с земли,
Когда б тбилисский гул в душе моей затих.

Ты помнишь ли меня, Священная гора,
Властительница дум, алтарь моих страстей?
Здесь сердце сожжено, растаял дым костра,
Отплакали ветра над юностью моей…

Тбилиси, ты в груди. Тоски не превозмочь,
Взор застилает мне дерев твоих листва,
К свече моей души летит за ночью ночь,
Сгорают мотыльки, свеча едва жива…